Я обнимаю подушку.
Вернувшись в реальность, не в силах сдержать крик, я в страхе отшвыриваю подушку. Что же я делаю? Как я здесь очутилась? Через плечо я бросаю взгляд на дверь. Она заперта. Должно быть, я закрыла ее за собой. Последнее, что я помню – как я стояла в дверях спальни Кэролайн, глядя на нее. Меня сковывает ужас. Нет-нет. Я не могла. Я бы не стала. Перед моим мысленным взором все еще дергаются ноги Фиби. Я уже готова бежать в комнату Кэролайн, когда внезапно из-за стены раздается громкий раскатистый храп. Я падаю на краешек постели, с облегчением переводя дух.
Через какое-то время я сворачиваюсь клубком, подтянув край подушки себе под голову. Чего я так испугалась? Меня мутит. Я знаю ответ. Я испугалась, что причинила ей вред. Неправда. Ты испугалась, что задушила ее. Что повторила то, что моя мать сделала с Фиби. В висках начинает пульсировать. Я что, в самом деле решила, что могла ее задушить?
Я в самом деле могла ее задушить?
44
Один день до дня рождения
Так и не уснув, я лежу в постели, страшась за себя и в страхе от себя самой. Когда рассвет сменяется утром, я встаю и отправляюсь на кухню, чтобы приготовить хороший завтрак для Кэролайн – тост с яйцом, беконом и томатами. Почуяв запах съестного, она спускается вниз, где я уже как раз мою посуду. Вид у Кэролайн слегка ошарашенный. Я подвожу ее к столу, на котором уже ждет полная тарелка еды.
– Не стоило…
Я вручаю ей нож и вилку:
– Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя. Тебе же нужно идти на работу.
Это только часть правды. Я не уверена сама в себе. Ночью я так испугалась, что во время одного из своих провалов во времени, сама того не сознавая, могла задушить тебя, что решила приготовить завтрак, чтобы хоть как-то облегчить свою вину.
– Почему бы тебе не поговорить со своей сестрой прямо сейчас, с утра? – предлагает Кэролайн. – Она же в пабе работает, верно?
– Да, в «Хэнд энд рэкет».
Представляю себе лицо Фиби, заявись я к ней на работу. Мгновение спустя мы бы уже кидались друг в друга пивными кружками, потом приехала бы полиция, и у меня бы снова были неприятности.
– Так иди и выясни все. Я уверена, что все это – просто недопонимание.
– Ты права.
Мне так неловко за все, что я вчера вылила на Кэролайн. Я была настолько перевозбуждена, что просто удивительно, почему она не указала мне на дверь.
– Может, так я и сделаю.
У меня пищит телефон – пришло письмо от Дебби Вебстер из Хартвелла. Очевидно, их сервер в порядке и система снова работает. В письме говорится, что у моей матери были и другие посетители, и мисс Вебстер может передать им мой номер на случай, если они пожелают связаться со мной. Я наскоро отвечаю «Да, благодарю вас», испытывая смесь любопытства и разочарования, потому что письмо оказалось не от Дарси. Разочарования явно больше. Господи, ну почему же он не…
Не успел еще мой ответ улететь в просторы Сети, как телефон снова оживает и на дисплее возникает имя Дарси. Мое сердце внезапно уходит в пятки.
– Хорошая новость, – говорит он, прежде чем я успеваю произнести «привет». – Ты чиста. Звонили из полиции: на записях с камер видно, как ты покидаешь больницу и не возвращаешься ни через один из других входов. Если кто и ведет нечестную игру, то это не ты.
Подхваченная волной облегчения, я вскакиваю на ноги и принимаюсь ходить взад-вперед, не зная, плакать или смеяться. Я не делала этого. И что бы ни случилось прошлой ночью, тогда я тоже ничего не сделала. Обнимать подушку – значит просто обнимать подушку. Это вообще ничего не значит. Или все-таки…
– Спасибо тебе, Дарси. Огромное спасибо!
– Мне нужно идти. Если понадоблюсь еще – пиши. И давай все-таки уже выпьем пива, да?
– Да-да, конечно!
– Отлично. – Дарси на мгновение умолкает. – Было здорово снова увидеть тебя, Крошка Спайс.
Дарси отключается, а я стою, улыбаясь Кэролайн:
– Я чиста.
– Вот и славно.
На ее лице отражается невероятное облегчение, в чем я совершенно не могу ее винить.
– Нужно было попросить его проверить записи с Фиби, – замечаю я.
– Пойди и поговори с ней, прежде чем бросаться обвинениями. Она твоя сестра.
– Ладно, ладно, – соглашаюсь я. Кэролайн не выглядит убежденной. – Я обещаю. А потом я вернусь и все расскажу. – Я отворачиваюсь к раковине, чтобы домыть сковороду, прежде чем она успевает хоть как-то отреагировать. Нравится ей это или нет, среди всего этого дерьма она – мой единственный друг. А я пойду на все, лишь бы не сидеть в одиночестве в этом гостиничном номере. – Но сначала мне нужно еще кое-куда съездить.
– Что ты здесь делаешь?
Не самое радушное приветствие от супруга.
– Не нужно так удивляться, это мой дом.
– Наш дом. – Роберт придерживает входную дверь, но не делает и шага в сторону, чтобы я могла войти внутрь. – Выглядишь ужасно. Ты спала?
– Есть доказательство, что я никоим образом не могу быть причастна к смерти своей матери. На больничных камерах есть записи, на которых видно, как я покидаю здание. – Я стараюсь не выглядеть слишком победоносно, но ничего не могу с собой поделать. – Так что, по меньшей мере, это обвинение ты можешь с меня снять.
– Скажу тебе две вещи. – Выражение лица Роберта ничуть не меняется. – Я и так никогда не думал, что это сделала ты. И во-вторых – утром уже звонили из полиции. Сказали – Дарси сообщит тебе.
– Ты разве не рад? Разве это не означает, что…
– Твой отъезд был связан вовсе не с этим, и прочие наши проблемы никуда не делись, так ведь? – Говоря вполголоса, Роберт выходит на крыльцо, прикрывая за собой дверь, а я изо всех сил пытаюсь заглянуть в дом в надежде хоть мельком увидеть Уилла за кухонным островком. – Ты что же, считаешь, что все эти проблемы испарились? – продолжает Роберт. – Уилл до сих пор отказывается говорить о своих рисунках. Когда я спрашиваю его, когда психолог спрашивает его, что он рисует, все, что отвечает нам Уилл, – «Мамочку». Зачем