– Нет, мамочка, пожалуйста, не надо!
Тьма разевает свою пасть. Голодная тьма. Она поглощает меня целиком.
Я заперта там целую вечность.
Там очень темно, и я прижимаюсь к стене, положив подбородок на колени. Откуда-то издалека – снаружи – я слышу отдаленные раскаты грома. Лицо зудит от слез и пота, дыхание становится прерывистым и частым. Долгие часы, миновавшие с тех пор, как мы вернулись домой из школы, превратились в бесконечность. Хотя мне известно, что чулан очень тесен, сейчас он представляется мне бескрайним океаном черноты, которая делает все предметы призрачными, стоит лишь закрыть глаза. Не знаю, чего я боюсь больше – монстров, которые могут оказаться в чулане, или мамочку по ту сторону двери. Я слышу, как она ходит в прихожей. Вверх и вниз, вверх и вниз. Поднимается по лестнице. Спускается вниз. Иногда она останавливается, прямо у двери, и тогда я съеживаюсь еще сильнее.
Я слышу, как она бормочет:
«Сто тринадцать, сто пятьдесят пять, двести восемнадцать…»
Что-то падает с глухим стуком, как бутылка на ковер, и бормотание обрывается. Наступает долгая тишина, в которой я пытаюсь задержать дыхание, а затем внезапно с грохотом отодвигается задвижка, и дверца чулана отворяется.
Согнувшись, в проеме стоит мамочка. Ее неестественно широкая улыбка виднеется из-под неряшливого занавеса волос. За ее спиной – зернистая тьма. Стоит глухая ночь. Ни она, ни я не шевелимся. Звук грозы слышен так отчетливо, словно где-то в доме открыта дверь. Сквозняк подтверждает предположение. Быть может, это задняя дверь?
Вспышка молнии освещает маму. Она промокла до нитки. У нее странные глаза. Пустые. Смотрят на меня, но не видят. Они смотрят на что-то сквозь меня. Так она пугает меня еще сильнее, чем обычная «странная мамочка». Мне почти хочется, чтобы она снова начала меня трясти – тогда было бы ясно, что это моя мамочка.
Склонив голову набок, она еще какое-то время молчит, прежде, чем заговорить:
«Ах, вот ты где». Голос у нее мягкий. Спокойный.
Она поднимается на ноги и снова захлопывает дверцу чулана, вновь погружая меня во тьму, и я кусаю свой кулачок, чтобы не закричать, не заплакать, не начать звать ее, просить, чтобы она не оставляла меня здесь навсегда. По скрипу половиц в прихожей становится ясно, что она уходит.
– Возвращайся в кровать, – произносит она, и ступеньки, под которыми я погребена, начинают стонать под ее шагами. Когда она оказывается у меня над головой, я подтягиваю себя поближе к дверце – темнота внутри чулана становится невыносимой. Дверца легко открывается. Она не заперла ее. Я выползаю наружу, чувствуя, что сердце вот-вот лопнет в груди от страха, что мамочка каким-то образом вылезет из чулана, утащит меня обратно, и там мы останемся навечно. Я вижу царапины на дверце.
Мамины особые числа.
11315521822211315
Никакие монстры не собираются утаскивать меня обратно, и я стою, упиваясь свежим дождевым воздухом, а злые раскаты грома так и гремят над головой. Я выпрямляюсь – школьная форма вся измялась, а ноги болят. На грязном ковре валяется пустая винная бутылка. Чуть дальше – брошенный бокал. Бросив взгляд в сторону кухни, я вижу, что наша с Фиби открытка снова лежит на полу.
Фиби. Мамочка что, пошла к ней? Эта мысль наполняет меня ужасом, который в силу возраста я еще не могу осознать. Это что-то на генетическом уровне, сигнал опасности, инстинкт самосохранения. Невзирая на свой страх, невзирая на желание выбежать в грозу, отыскать добрую леди и рассказать, что мамочка снова ведет себя странно, как в прошлый раз сделала Фиби, я заставляю себя подойти к лестнице. Фиби там, наверху. Мне нужно добраться до Фиби.
Схватившись за перила, я начинаю взбираться вверх, шаг за шагом заставляя себя переставлять ноги. Вспышка молнии заставляет меня подпрыгнуть, но коридор на втором этаже пуст. Однако я слышу звуки – странные звуки, природу которых я не могу понять, они доносятся с той стороны, где расположена наша с Фиби спальня. Ухватившись за верхнюю балясину, я стою, уставившись во мглу. Я медлю, не зная, что делать дальше.
– Мамочка? – зову я так тихо, что выходит едва ли громче, чем шевеление губ. Никто не отвечает. Глотнув воздуха пересохшим ртом, я двигаюсь вперед. Я слышу хрип. Возню. Какие-то приглушенные звуки. Сердце все ускоряет темп. К тому моменту, как я толкаю дверь нашей спальни, мне уже кажется, что я вот-вот взорвусь. Не только мое сердце, но вся я. И тут у меня перехватывает дыхание. Взрыв оказывается направлен вовнутрь, а не наружу, воздух толчком вылетает из моего открытого рта, а в ушах жужжит, словно я под водой.
Рядом с кроватью, склонившись над Фиби, стоит мамочка, волосы свисают ей на лицо. Крепко держа подушку, она душит мою старшую сестру. Ей приходится прикладывать усилия, потому что Фиби отчаянно отбивается, и из-под подушки доносятся приглушенные панические возгласы. Но все, что я вижу – ноги Фиби, молотящие по матрасу, ноги, которыми она пытается пинаться и лягаться, а затем задирает их в воздух и вертит, словно пытаясь что-то сбросить. Фиби.
Я делаю шаг вперед. Старые доски скрипят. Мамина голова поворачивается в мою сторону, в широко распахнутых глазах застыло удивление.
– Эмма, – изумленно произносит она. Выпрямляется. А потом внезапно, без предупреждения, заваливается на сторону и замертво падает на тонкий ковер. Все, что я теперь слышу – хрипы и рыдания Фиби. Потом она хватает меня за руку и, спотыкаясь, оттаскивает прочь от нашей матери, которая теперь похожа на застывшую кучу тряпья. Фиби вытаскивает меня из дома, под дождь.
Крепко вцепившись пальцами в перила, я усилием воли возвращаю воспоминание обратно в свой сундук и заставляю себя вернуться в спальню. На часах – около трех. Я выжата как лимон, но я еще смогу поспать пару часов, если хорошенько постараюсь. Проходя мимо двери Кэролайн, я замечаю, что она приоткрыта. Внезапно я ощущаю потребность проверить ее. Мне нужно убедиться, что она в постели, спит и все в порядке. Поэтому я тихонько толкаю дверь. Кэролайн лежит на животе, подложив руку под голову и, полностью расслабившись, спит глубоким сном. Я стою, крепко схватившись рукой за деревянную дверь. Каждый мускул в моем теле напряжен. Но, глядя на Кэролайн, я чувствую облегчение. Вдох-выдох. Я чувствую себя лучше. Может быть, я побуду тут немного.
Я прихожу в себя в гостевой спальне