– Так это он мне их и подарил! А Жилкин… он что, ваш друг? – брови мадам Жозефины поползли вверх.
– Ну, как вам сказать, – немного замялся Иван Федорович. – Скорее, не друг, а приятель. Знакомый, в общем… А когда он вам их подарил?
– Вчера, – несколько недоуменно ответила содержательница публичного дома.
– Вот ведь как… – задумчиво произнес Воловцов. – А ведь он мне обещал их продать.
– Не повезло вам, – улыбнулась Прасковья-Жозефина. – Может, пока угостить вас кофеем?
– Не стоит, благодарю вас, – улыбнулся в ответ Иван Федорович. – А Иван-то Захарович каков, а? Слова своего совсем не держит, проказник эдакий. Не ожидал я от него такого…
– Вы не обижайтесь на него. – Мадам Жозефина, наконец, убрала свою руку из ладоней Воловцова. – Он мне был должен еще с прошлого разу, вот и расплатился часиками. Он долги всегда отдает…
– Да я и не обижаюсь… Может, у него еще такие часики имеются? – Иван Федорович пытливо посмотрел на женщину, но та лишь неопределенно пожала плечами:
– Может, и имеются.
– И где мне его теперь найти?
– А что его искать, – усмехнулась мадам Жозефина. – В нашем заведении он гость частый. Приходите на следующей неделе, в среду или четверг, точно его застанете…
– Нет, мне раньше с ним повидаться бы надо, – ответил Воловцов.
– Ну, тогда сегодня вечером загляните в бильярдную «Потешного сада». Он там каждый вечер шары гоняет…
– Вот за это спасибо! – Иван Федорович и правда был доволен. Теперь оставалось лишь доделать начатое, однако маску простого посетителя борделя, озабоченного нехваткой женской ласки, придется снять. – Да, и еще. – Он остро посмотрел на содержательницу публичного дома, чем вызвал у нее явное замешательство: – Я, мадам Жозефина, уж вы простите, вынужден изъять у вас эти часики…
– Как так? – удивлению содержательницы публичного дома не было предела.
– А так. Есть подозрение, что часики эти появились у гражданина Ивана Захаровича Жилкина незаконным путем. И часы эти могут служить доказательством, то есть уликой его причастности к совершенному уголовному преступлению…
– А вы, стало быть, являетесь…
– А я, стало быть, и вы абсолютно правы, уважаемая Прасковья Степановна, являюсь следователем, ведущим это дело, – перебил ее Воловцов и добавил: – Документики показать?
– Не стоит, – холодно произнесла Прасковья-Жозефина. Она действительно хорошо разбиралась в людях и умела отличить правду ото лжи…
– Вот и славно, – доверительно улыбнулся Иван Федорович. – Вы, Прасковья Степановна, часики-то снимайте…
Умная женщина Прасковья Волошина не стала испепелять судебного следователя Воловцова взглядом, желая при этом, чтобы Иван Федорович задымился и в конечном итоге обуглился и обратился в кучу пепла. Стараясь держаться как можно спокойнее и не выказывать беспокойства, она сняла часы с руки и положила на столик. Золото, сверкнув желтым бочком, столь уютно смотрелось на инкрустированном перламутром столике, что, казалось, это просто принадлежность стола, некая деталь или рисунок, искусно дополняющий инкрустацию…
– Благодарю вас. – Воловцов взял часы и положил во внутренний карман сюртука. – А теперь, Прасковья Степановна, извольте написать расписочку, что принадлежащие вам часы, подаренные гражданином Жилкиным Иваном Захаровичем, изъяты сегодня господином судебным следователем Воловцовым Иваном Федоровичем в интересах следствия. Затем поставьте сегодняшнее число и свою подпись…
– Не буду я ничего писать, – вполне определенно высказалась мадам Жозефина, темнея лицом. – Не мои это часы, а где их взял Жилкин, про то не ведаю и знать не желаю…
– Понятно, – спокойно произнес Иван Федорович и как бы между прочим добавил: – Тогда собирайтесь…
– Куда это?
– Известно куда: в полицейскую часть, – просто, без обиняков ответил Воловцов.
– Зачем? – продолжала изображать непонимание Прасковья Волошина.
– За препятствие ведению следствия, мадам Жозефина. Часы – это улика, изъятая у вас. И это надо документально подтвердить, для чего я и требую составить расписку. Иначе у вас будет большое искушение и полная возможность заявить, что это часы не ваши, и вы их никогда на руке не носили и вообще в глаза никогда их не видели. И, естественно, никакой Иван Захарович Жилкин вам их не дарил в счет долга за пользование вашими девочками. И я остаюсь, что?.. Правильно. Я остаюсь с носом. А я, знаете ли, сударыня, очень не люблю оставаться в дураках. Это для моей службы крайне чревато и лично мне крайне оскорбительно и обидно… На душе потом так погано, что впору высунуть лицо в форточку и завыть, глядя на луну. Неужели, сударыня, вы хотите, чтобы я выл на луну?
– Нет, я не хочу, чтобы вы высовывались в форточку и выли на луну, – ответила Прасковья-Жозефина, понимая, что человек перед ней серьезный и от своего ни за что не отступится. Она подозвала служанку, велела ей принести ручку, чернила и бумагу и написала расписку именно так, как того хотел Иван Федорович. Потом, подув на чернила, чтобы скорее подсохли, передала уже не просто бумагу, а документ судебному следователю со словами: – Вот, прошу вас. Надеюсь, господин судебный следователь, ко мне претензий у вас больше не имеется?
– Ни в коей мере, – выставил перед собой руки Иван Федорович, как бы защищаясь и одновременно оправдываясь. – Более того, я прошу вас покорнейше простить меня за причиненные неудобства и некоторое волнение, которое я вам невольно причинил.
– Я не волновалась, – заметила содержательница публичного дома, на что Воловцов, в свою очередь, не преминул сказать:
– Нет, волновались. Правда, вы хорошо это скрывали…
Мадам Жозефина ничего не ответила. И правильно, поскольку спорить с судебными следователями по наиважнейшим делам себе дороже…
– А теперь, – поднялся с кресла Иван Федорович, – разрешите откланяться и заверить вас, милейшая Прасковья Степановна, в моем искреннем к вам расположении. Кстати, – добавил он, сведя брови к переносице, – если я не обнаружу сегодня господина Жилкина в бильярдной «Потешного сада», я буду знать, кто его предупредил. А сокрытие преступления или преступника – уже деяние, которое наказуется, причем в уголовном порядке… Вы меня понимаете?
– Да полноте, зачем мне это надо? – как-то даже устало произнесла содержательница публичного дома.
– Вот и я так думаю, – согласно кивнул судебный следователь. – И правда, зачем нам портить столь доверительные отношения, установившиеся между нами, верно? А девочки у вас и вправду хороши. Не будь я при исполнении… Э-эх! Такой соблазн! А знаете, мадам Жозефина, может, я к вам как-нибудь и наведаюсь, а то как-то одиноко бывает.
Мадам Жозефина как-то странно посмотрела на него и промолчала. Ей не хотелось больше говорить. Хотелось одного: чтобы этот судебный следователь поскорее ушел.
И он, наконец, ушел…
«Потешный сад» завел в Сыромятниках антрепренер Андрей Черепанов. Сад этот мало