– Ладно, хватит, я понял, – не дал ему договорить Иван Федорович. – А что ты делал после одиннадцати?
– Сидел в трактире Гриши Сметанкина на Александровской вместе с одним гражданином. Дельце одно небольшое у меня с ним…
– Что за дельце? – поинтересовался Воловцов.
– Да так, одно дельце… – неопределенно ответил Ваня.
– Что за гражданин?
– Да так, один гражданин…
– Послушай, Жилкин, – жестко произнес Иван Федорович, начиная злиться, – коли я тебе задаю вопросы, значит, мне надо знать ответы на них. И ты должен мне эти ответы дать…
– Ничего я тебе не должен, господин хороший. Я все свои долги вашим давно отдал… – Ваня открыто взглянул на судебного следователя. Испуга в этом взгляде не было…
– Что, соскучился по камере в полицейском участке? – поинтересовался Воловцов.
– А за что в камеру? – Ваня, похоже, тоже начинал злиться. – Пришить мне какое-то дело хочешь, следак? Выпытываешь, где я был, что делал… Так я тебе отвечаю все, как есть… У меня на твое дело, какое оно у тебя там, алиби имеется, вот ты и злишься. Меня видели на «дешевке», я три часа после сидел в трактире на Александровской улице у Сметанкина, где меня видели человек двадцать, включая самого Гришу Сметанкина и его половых. А вечером я пребывал в заведении мадам Жозефины, знакомясь с ее новой девицей по имени Колибри. Маленькая такая, юркая, веселая. К Жозефине Колибри эта перевелась из веселого дома в Головином переулке. Проверяй, начальник! Чего еще тебе от меня надо?
– А вот что! – Воловцов полез в карман и достал золотые женские часики компании «Лонжин». – Узнаешь?
– Фартовые часики, – произнес Жилкин с непроницаемым видом. – Не везде и купишь…
– Так ты их узнаешь или нет? – повторил свой вопрос Иван Федорович.
– Узнаю… – усмехнулся Иван. – Это часы компании «Лонжин». Дорогие, нам не по карману…
– Ты мне дурку здесь не валяй, – напустил на себя строгость Воловцов. – Твои это часики, не отпирайся. Ты часы эти мадам Жозефине аккурат в зачет долга и отдал. За эту самую, маленькую, юркую и веселую, а? Как ее, Колибри?
– Ничего не знаю, – уперся Жилкин. – Первый раз эти часы вижу.
Иван Федорович посмотрел на двери бильярдной «Потешного сада». Возле них стоял тот самый усатый городовой в штатском и внимательно рассматривал газету, делая вид, что читает. Время от времени усатый поднимал взор от газеты и посматривал на Жилкина. Очевидно, фигура Вани Жилкина была здесь блюстителям порядка хорошо известна…
– Иван Захарович, – официальным тоном обратился к Жилкину судебный следователь Воловцов. – Ты начинаешь меня злить. Сам же сказал, что врать таким, как я, себе дороже. Что, мало у тебя было неприятностей? Хочешь еще? Так я это вмиг тебе устрою. Вон, видишь усатого мужчину, что у входа в бильярдную газету якобы читает?
– Ну, вижу, – ответил Жилкин и посмотрел на усатого. – И что?
– Знаешь, кто это?
– А чего ж не знать? – усмехнулся Ваня. – Это переодетый легавый. За версту видно.
– Верно, – согласился Воловцов. – Только не легавый, а господин полицейский, находящийся при исправлении своих служебных обязанностей. Сейчас я ему скажу несколько слов, и он поведет тебя в участок. Там тебя определят в камеру до моего дальнейшего распоряжения, а я пока отъеду по делам в другой город. Я буду заниматься своими делами, а ты будешь сидеть и дожидаться меня, покуда я не вернусь. Правда, я и сам не знаю, сколько пробуду в том городе – три дня или целый месяц, но ведь это будет не мой выбор, а твой. Не так ли, Ваня?
Жилкин молчал, видно, соображая, как вести себя дальше.
– И не вынуждай меня лезть в карман сюртука и доставать оттуда один интересный документ, подтверждающий, что часы марки «Лонжин» подарены, а точнее, отданы тобой не далее, как вчера, в счет долга владелице веселого заведения на Грачевке мадам Жозефине. Что, опять будешь отрицать?
– Не… – мотнул головой Жилкин после недолгого молчания. – Не буду. Часики эти, признаю, мои. Но они чистые. Я их у одного залетного фраера в «фараона» выиграл.
– Что за фраер? – заинтересованно спросил Воловцов.
– Не знаю, ей-богу. – Было очень похоже, что Жилкин не врет. – Первый раз его в жизни видел. Да и не фраер он, а не пойми кто. Мутный какой-то. Неизвестно, чего от него и ожидать можно…
– Ваня, я зову городового… – на всякий случай произнес Воловцов, хотя и видел, что Жилкин говорит правду.
– Ну, вот те крест! – Жилкин истово перекрестился, и хотя православным он никогда не был, это выглядело очень убедительно и произвело нужное впечатление на Ивана Федоровича…
– Хорошо, а где играли? – спросил он.
– У Китайца на «хазе», – ответил Жилкин.
– А кто это – Китаец?
– Катала один.
– Кто еще был на хазе?
– Я, он и Китаец, – ответил Жилкин.
– Как он забрел к этому Китайцу?
– Ну, так все знают, что у него играют, – пожал плечами Жилкин.
– Что еще можешь про этого мутного сказать?
– Ну, что… – Жилкин на минуту задумался. – Ну, вот, скажем, проиграл он полста рублей. Иному мастеровому или чинуше надо месяц горбатиться, чтобы бабки такие заиметь, а этот даже глазом не моргнул. Деньги для него – совсем не цель…
– Не цель? – переспросил Воловцов.
– Ну, да, – подтвердил Жилкин. – Не цель, а способ…
– Способ – для чего? – Иван Федорович уже начал понимать, что имеет в виду Ваня Жилкин.
– Как бы это вам… сказать…
– Ну, как есть, так и скажи, – поторопил Жилкина судебный следователь.
– Не, не способ, – поправился Иван. – Средство. Чтобы жить, как он хочет. Вволю и ни на кого не глядючи…
– Ясно, – констатировал Воловцов. – Дальше, давай, рассказывай.
– А что дальше… – Иван немного помедлил. – Дальше он часики эти и поставил. Последняя это его ставка была. А как проиграл их, резко оборвал игру и ушел. Сказал еще, что «цыганка права была»…
– Какая еще цыганка? – удивленно вскинул брови Иван Федорович.
– А мне почем знать, начальник? – уставился на судебного пристава Жилкин в явном недоумении.
– Ладно… И что, отыграться даже не пытался?
– Нет, не пытался. А вообще, в картах фарт, он или есть, или его нет вовсе. Нет фарта – надо сваливать и не дергаться…
– Это верно, – согласился Иван Федорович. – Ладно. Опиши мне этого мутного. Какой он масти?
– Не знаю. Не понятно с ним ничего, – раздумчиво произнес Иван. – Говорил он мало, играл молча, водку не пил. Потом молча