– Оттого, что будет веселие. – Змей улыбнулся, вытер измазанные сажей ладони о штаны и поднялся. – Можете смотреть.
Он нарочно шел медленнее, чем мог бы. Негоже срываться на бег такому, как он. Воителю до́лжно шагать размеренно и неотвратимо. К тому же ему нравилось, когда они смотрят. Когда в их глазах мешаются страх, отвращение и зависть. Змей порвал в клочья все, что дорого народу степи, но они не восстали, а поклонились ему.
Шал неслышно двигался следом, и Змей знал, что даже ближник пырнул бы его ножом под ребро, не сковывай его страх.
Шатер в лагере был один. Предводитель не дозволял никому нежиться под пологом да на подушках и сам тоже не баловал тело. Но женщин, коих он привык возить с собой, проще держать так. Сторожа при виде Змея потупились и распрямили сгорбившиеся от усталости спины. Змей постоял пред ними немного, наслаждаясь дурманящим ароматом страха, и откинул тяжелый полог.
– Эта, – указал Шал на одну из девок.
Нарушительницу Змей узнал бы и сам. Совсем юная девчушка попала к ним недавно и отличалась строптивым нравом. Когда вождь, обозначая свое право, взял ее впервые, она попыталась выколоть ему глаз. Таких он любил особенно: их было веселее ломать.
Девчушка сидела в спущенной до пояса рубахе, а прочие рабыни промывали длинную рваную рану на ее спине, оставленную плетью. При виде господина они шарахнулись в стороны и съежились. И только строптивая буравила его темными глазами.
Каждая из женщин готова была броситься и зубами перегрызть врагу горло, и Змею это нравилось.
– Ты! – Он хотел поймать взгляд рабыни, которую прозвал Ладой за покладистость, но та не поднимала глаз, так что пришлось подцепить ее подбородок пальцем. – Ты. Ублажи Шала. Он сегодня потрудился и заслужил награду.
Названный воин не проронил ни звука, дабы не рассердить господина, но тело его напряглось от предвкушения. Рабыня коротко кивнула и, как только хозяин отпустил ее, на коленях подползла к Шалу. Тот с готовностью развязал пояс, и Змей ухмыльнулся: когда Шал пришел под его начало, он громче прочих кричал, что касаться дочерей Рожаницы без их дозволения – великий грех. А нынче – гля! – пыхтит, сжимая пятерней ее волосы. После Шал расскажет, как милостив господин, соплеменникам, и каждый будет стараться услужить не хуже, чтобы тоже получить на один раз женщину. А вот со строптивой так просто не выйдет…
Змей бесстрашно приблизился к ней и опустился на корточки. Девка прижимала к груди порванную рубаху и скалилась, словно волчица.
– Что же ты устроила? – почти ласково спросил Большой Вождь.
Вместо ответа девка плюнула ему в лицо. Тут бы рассвирепеть, но мужчина рассмеялся. Кто посторонний решил бы, что рассмеялся он по-доброму, но рабыни, знавшие, как веселится хозяин, бесшумно отпрянули.
– Куда бы ты бежала, глупая? Вокруг Мертвые земли.
– Ты сдэлал их мертвыми! Ты проклятье наших зэмэль! – был ответ.
– Ваших? Нет, что ты! Вашего здесь ничего нет. Все эти земли – мои. И ты тоже моя.
– Я дочь Рожаницы! Надо мной нэт твоей власти!
– Нет? Ну что же…
Змей был спокоен, и лишь уголки его рта слегка подрагивали от нетерпения. Он нарочно медлил, упиваясь каждым мгновением. В сравнении с этой наигранной медлительностью его рука метнулась вперед молнией. Он схватил девку за волосы и потащил по земляному полу к выходу. Она визжала и извивалась, срывала ногти, тщась удержаться, но Змей был не в пример сильнее. Никто из женщин не решился ей помочь. Никто не хотел быть следующей. Шал, когда господин волок девку мимо него, тоже отвернулся.
У входа в шатер уже столпились зрители. Среди них были и те, кто хулил Змея, хотя делали это они едва слышно: могут ведь и доложить! Но большинство, те, кто ходил в войске не первый год, ожидали с жадной голодностью.
Змей швырнул девку вперед. Рубаха сползла с нее, и теперь она стояла на коленях по пояс нагая. Сначала рабыня прикрывала худенькими руками крошечную грудь, но после гордо распрямилась.
– Рожаница нэ оставит своих дочэрэй! Она видит, что вы творитэ, и накажэт каждого! – срывающимся голосом крикнула она.
Змей хохотнул:
– Слыхали? Рожаница видит, что здесь делается, и никак не помогает! Что же, пускай полюбуется…
Он опустил ногу в сапоге на загривок рабыне и придавил к земле. Та распласталась. Женщин, как, впрочем, и всех, кто покорился новому властителю, не морили голодом. Но эта отказывалась от пищи и лишь изредка пила воду, оттого сил сопротивляться не осталось – все ушли на глупую попытку побега. Смуглую спину делила надвое кровавая полоса. Змей указал на нее и проговорил:
– Рабыня пыталась сбежать и поплатилась за это. Я милостив, и я простил бы ее, будь она покорной. Но рабыня не желала признать мою власть. – Он нагнулся, собрал в кулак слипшиеся грязные волосы. – Не я делаю это с тобой. Ты сама виновна.
Девка прохрипела:
– Рожаница накажэт тэбя…
– Добром либо худом, но Рожаница ляжет под меня так же, как и ты.
Все знали, что случится дальше. Быть может, кто-то надеялся, что земля разверзнется под ногами злодея, а может, попросту ждали, что, натешившись, Змей отдаст девку воинам. Но не случилось ни того ни другого.
Разорвав пропитанные потом и кровью тряпки, он овладел рабыней, прижимая ее голову к земле. Словно самой богине бросал вызов, словно чаял надругаться не над глупой девкой, а над всей степью. Он раз за разом пронзал ее, и девка, поначалу скулящая, как собачонка, скоро затихла. Тело ее жило, но разум покинул его, и то, что творилось дальше, не тревожило несчастную.
Когда Змей закончил, она так и осталась с нелепо выставленным задом, и насильник не преминул пихнуть его сапогом. Девка упала, и он пнул ее снова, переворачивая на спину. Рабыня еще дышала, безучастно глядя в небо широко распахнутыми глазами.
– Копайте яму, – приказал Змей.
Никто не посмел спорить, и скоро в иссушенной земле продолбили углубление. Места было немного, но рабыня была худа, и ее скрюченное тельце легко вместилось. Змей стоял на краю ямины и глядел на рабыню с сожалением. Она не была самой красивой из женщин, но непокорность восхищала его. Теперь же от яростной кошки осталась лишь пустая шкура.
– Я слыхал, что если женщина шляхов оказывалась виновна в преступлении, ее