* * *
В ту ночь впервые за долгие годы в степи пошел дождь. Кое-кто счел его предзнаменованием, но доброе оно или злое, так и не договорились. Поэтому никто не удивился, когда наутро к лагерю приблизился всадник. Он назвался Бруном и сказал, что хочет говорить с тем, кто ведет войско. Змей для порядка заставил его обождать, но не прогнал.
Ливень все не заканчивался, хочешь не хочешь, пришлось ставить навес. Змей сидел под ним и, водя пальцем по блеклому рисунку, разбирал карту. Читать он умел ровно настолько, чтобы не спутать верх и низ у букв, зато не забывал отмечать угольком свои владения. Степь на карте была почти сплошь в черных штрихах.
Шал дружелюбием никогда не отличался, а на приезжего косился и вовсе брезгливо – равнялся на вождя. За это Змей и ценил ближника: учился быстро.
– Господинэ, с тобой хочэт говорить шлях из плэмэни Иссохшэго Дуба.
Имени своего племени Брун не скрывал, все одно прознали бы. Он ждал, что Большой Вождь вспомнит, кто иссушил Дуб, но Змей уже давно не вел счет жертвам, а в степи не осталось никого, кто не имел бы на него зуба.
Брун отчаянно скрывал испуг и подошел на негнущихся ногах:
– Свэжэго…
Змей прервал его жестом. Беглого взгляда хватило, чтобы понять – не вождь явился на поклон и даже не ближник. Мальчишка трясся что ковыль на ветру, конь его не ел досыта, а меч ковал не великий мастер.
– Передай пришельцу, Шал, что я не говорю с младшими.
При виде Змея Брун сбледнул, а глаза его выпучились, как плошки, но тут он покраснел от злости:
– Я сижу у старшэго костра! И я принес тэбэ весть от моего вождя!
Змей насмешливо зыркнул на шляха и повернулся к ближнику:
– Шал, передай хэлгэ, что я буду говорить только с вождем их ничтожного племени. – Брун открыл рот возразить, но Змей опередил его: – А если будет упрямиться, отрежь ему язык.
Речь шляха так и осталась неуслышанной. Брун, трясясь от ярости, поклонился и пошел обратно к мерину. Своим воинам Змей приказал не трогать гонца, но смеяться над ним не воспрещал. Поэтому, когда Брун ошалело оглядывался на вождя, они улюлюкали ему вослед и советовали поскорее убраться. Но того словно не заботили насмешки. Он все глядел на Змея. Змей широко улыбнулся на прощание.
Скоро, как и ожидалось, назвавшийся Бруном вернулся – со своим вождем. Быстро стало ясно, отчего глава племени не приехал сам сразу. Он с трудом держался в седле, Змей наметанным глазом определил глубокую рану, а может, и не одну, под ребрами. Однако вождь был горд и виду старался не подавать. Он спустился наземь, отказавшись от помощи, и двинулся к Большому Вождю. Брун все шептал ему что-то на ухо.
Приблизившись, старший в Иссохшем Дубе стиснул зубы. Что-то в облике Змея обеспокоило его так же, как обеспокоило гонца. Но говорил он твердо:
– Нэ стану жэлать тэбэ свэжэго вэтра, Змэй. Вижу, ты нэ из наших краев, и наши обычаи тэбэ нэ по нраву.
Змей иначе посмотрел на гостя – с уважением. Много кто по глупости пытался дерзить ему, много кто сразу падал ниц. Этот же не терял достоинства, хотя оба и понимали, для чего он явился. Не будь воин тяжело ранен, Змей, пожалуй, сразился бы с ним и наверняка получил удовольствие. Он сказал:
– Это так. Я чту силу, а не богов. Присядь рядом и скажи, для чего ты здесь.
Змей повел ладонью, приглашая гостя под навес. Убранство под ним было небогатое, но полог защищал от проливного дождя, что насквозь промочил пришельцу спутанные волосы и бороду. Тот хрипло ответил:
– Мое имя Стрэпэт, и я принимаю твое приглашэние.
Каждый шаг давался ему тяжело, и вовсе не из-за раны. Скорее, и такое Змей видел не впервые, гонор велел шляху наброситься на чужака и освободить Мертвые земли от его власти. Но, как и многие до него, Стрепет не сделает этого. Он опустился на землю рядом со шкурой, на которой восседал Большой Вождь, и подогнул под себя ноги, как делали все жители степи. Змей в который раз подивился, как это у них выходит.
– Под тобой ходит племя Иссохшего Дуба.
– Да.
Вода стекала с одежды Стрепета и впитывалась в почву, не успевая собраться в лужи. Жажда мучила степь, и Змею подобная жажда была знакома.
– Мне донесли, что в твоем племени нет и двух десятков мужей.
Лицо Стрепета потемнело.
– И это правда, – ответил он, погодя.
– Знаю, для чего приходят ко мне такие племена, как твое. Вы слишком слабы, чтобы сражаться, и вам больше некуда бежать, потому что вся степь принадлежит мне. Вы пришли сдаться миром, пока я не взял вас войной.
Когда Змей был моложе, а в Мертвых землях жило множество своевольных племен, подобные слова могли начать драку. Но нынче те времена прошли, а Стрепет лишь стиснул кулаки и процедил:
– Долг вождя – защитить плэмя.
– Если ты приведешь своих людей ко мне, племя уже не будет твоим.
– Зато оно будет жить. Нэ станэт вождя Стрэпэта, но в памяти сыновэй останэтся имя Иссохшэго Дуба.
– И ради этого ты готов поклониться мне?
Ох и тяжко было Стрепету! Ничего не осталось у старого вождя: ни жены, ни сыновей, ни гордости. Лишь племя, защитить которое можно только через великое унижение. Стрепет коснулся ладонями земли, прося совета и поддержки у степи. Не раз и не два обращался он к ней в отчаянной молитве, но степь давно перестала отвечать…
– Прэждэ чэм я сдэлаю это, отвэть на вопрос, – глухо проговорил будущий бывший вождь.
– Да будет так. Я не солгу.
– Дочэри Рожаницы, которых ты уводил с собой, приносили тэбэ сыновэй?
– Нет. Мое семя не дает всходов. Мои дети – это мои воины.
Стрепет вздрогнул, а Змей усмехнулся. Еще бы: ни один шлях не признался бы в подобном, а Большой Вождь прямо говорил, что не способен зачать. И говорил о том равнодушно.
– И ты готов бэрэчь их так, как бэрэгу их я?
– Лучшэ.
– И если кто-то нанес плэмэни оскорблэние…
Змей хохотнул и скрестил руки на груди:
– Не