Глава 18
Степь жадно пила воду, а дождь все не прекращался. Горячий источник покрылся рябью, по камням струились ручьи, и даже закуток меж валунами, где на ночь схоронилась троица путников, лишь немного укрывал их от влаги. Однако дождь был теплым, поистине летним, и спалось под его перестук славно.
Имелась и еще причина, по которой Крапива выспалась так, как прежде не случалось. Если уж совсем честно, то две. Одна лежала с правого бока, обнимая девку обожженной рукой, вторая сопела ей в живот, устроив на нем свою голову. Шатай, побродив полночи по округе, унял злость и вернулся в лагерь, чудом опередив разразившийся ливень. Застал ли он травознайку с княжичем, не признался, но спать лег со всеми вместе. Быть может, для тепла, а может, и для того, чтобы Влас не сильно радовался.
Травознайка чудом не заорала. Яркие бесстыдные образы пронеслись перед внутренним взором, память услужливо подкинула ощущения и звуки, а телом вновь завладела истома.
Ведьма Байгаль не ошиблась, колдовством склоняя ее к распутству. Рожаница услышала самую древнюю из молитв, Мертвые земли начали оживать. Невелика цена – честь одной-единственной девки ради спасения целой степи. Навряд Крапиву, порченую распутницу, кто теперь возьмет замуж, гордый шлях уж точно побрезгует. А ведь Влас наверняка начнет хвастать. Наперво над Шатаем издеваться, а там и на все Тяпенки разнесет: уломал-таки упрямую девку. А того хуже, что наверняка дойдет до матушки…
Крапива попыталась высвободиться, но княжич сильнее стиснул объятия и велел:
– Даже не думай двигаться.
– Почему это?! – возмутилась девка.
– Потому что… – Влас тронул губами ее шею. – Потому что хорошо.
Простая ласка смутила Крапиву. Ладно ночью, когда не видать ни зги, да наслушавшись колдовских песен… Тогда она будто бы была и не собой вовсе… Но нынче пьяное бесстыдство исчезло, а Влас не желал прекращать начатое. Его поцелуи спустились к груди, и Крапива охнула:
– Прекрати!
Ясно, после такого проснулся и Шатай. Лохматый и встопорщенный, он подскочил, ударившись маковкой о низкий свод их укрытия, покраснел, побледнел и снова покраснел, узрев непотребство. Шлях шарахнулся, но тут же передумал, осознав, что тем самым лишь поможет поганому срединнику.
Влас же, не теряя времени даром, продолжал ласкать свою добычу. Крапива потянулась прикрыться, но он ловко перехватил ее руки в запястьях:
– Куда? Попалась…
Ее возражения захлебнулись влажным поцелуем.
– Пусти ее! – взревел Шатай, бросаясь на соперника.
Но места в их закутке было немного, и все, что сумел сделать шлях, это снова прижаться к Крапиве.
Влас промурлыкал, не отрывая от девки мутного взгляда:
– Не мешал бы. Она вроде и не против…
Тогда Крапива поняла страшное: она и впрямь не против. Стыд перемешивался со страхом, а жадные ласки княжича горячили чресла. Часть ее хотела кинуться в воду с головой да и утопиться, другая же часть предлагала прежде повторить содеянное, и, быть может, не раз…
– Аэрдын нэ хочэт тэбя! Уйди!
Не отрываясь от Крапивиных губ, Влас поднял на Шатая горящий взгляд. И коли взглядом можно было б испепелять, так и случилось бы. Когда он отстранился, чтобы глотнуть воздуха, Крапива прошептала:
– Влас, прекрати… Хватит…
– Ты разве не сама пришла ко мне ночью? Я обещал не прикасаться к тебе, пока не попросишь. Но ты попросила.
– Я не… Шатай!
Надеялась ли она на защиту или на то, что стыд затушит зарождающийся пожар, но ошиблась в том и в другом. Шатай сжал Крапиве плечо – уволочь подальше от княжича, к которому сдуру сам ее и отправил. Травознайка зашипела от боли, а Влас оттолкнул шляха:
– Не умеешь – не берись!
Легкие поцелуи заглушили боль.
– А ты нэ мэшайся! Аэрдын вчэра сначала пришла ко мнэ, если хочэшь знать!
– А ты что?
– А я… – Шатай запнулся. – Я убэжал…
Влас рассмеялся:
– Ну и дурак!
Таким потерянным и несчастным стал Шатай, что раздираемое на части сердце Крапивы дрогнуло. Она притянула его к себе и погладила по щеке.
– Аэрдын, прости, я оказался слаб и рэвнив, как срэдинные мужчины. Не остался с тобой, когда был нужэн…
Влас закинул руки за голову и перебил:
– Да мы и без тебя прекрасно справились. А Крапива сама просила…
Шлях побагровел и на месте придушил бы соперника, но меж ними влезла травознайка:
– Влас прав. Я сама просила… Степь говорила со мной. Она…
Крапива задумалась. Толкнула ли ее на распутство колдовская песнь? Заставила ли?
Она увернулась от поцелуев Власа и села, опираясь о теплый камень лопатками. Мужчины разом опустили взгляды ниже, и пришлось подтянуть колени к груди, дабы не отвлекать их. Крапива озорно сверкнула синими, как горячий источник, глазами и заговорила:
– Нынче такого уже не делают, но при бабке моей матушки, когда засевали поля, молились Рожанице об урожае. И молитва та была… такой, каковую поймет самый древний из богов. Мужчины и женщины возлежали меж борозд вместе и… – Она зажмурилась в ужасе от того, что собирается сказать. – Близостью славили Рожаницу. А Рожаница давала дождь с урожаем. Байгаль была права, когда опоила нас. Мертвые земли ждали эту молитву.
В подтверждение ее слов в небе громыхнуло, а тугие струи ливня сильнее хлестнули по камням.
– И я не жалею о свершенном. Никто не неволил меня. И никто из вас не в ответе за случившееся.
Влас осторожно погладил ее ступню:
– Молитва, говоришь? Что же, так молиться я могу денно и нощно.
Ладонь поднялась к колену, а с него попыталась проскользнуть меж бедер, но Крапива решительно отпихнула княжича:
– Я сказала, что не жалею. А о том, что теперь буду ложиться под тебя, не говорила. Ты мне никто!
Ноздри княжича раздулись от ярости.
– Значит, все-таки его выбираешь? – указал он на Шатая. – Или он тоже никто?
Настал черед шляха рисоваться. Ненависть, с каковой княжич взирал на него, придавала сил.
– Прости мэня, аэрдын. Я был слаб и позволил сэбэ забыть обычаи сынов Мэртвых зэмэль. А обычаи запрэщают указывать жэнщинэ, что дэлать. Ты приглашала мэня стать твоим пэрвым мужэм, но я буду рад назваться и вторым.
– Крапива не шляшенка! То, что она обещала на ваших землях, ничего не значит! Первый муж, второй… – Влас плюнул. – К чему ей два? Верно говорю?
– Верно. По правде, мне и один-то… – Крапива озиралась в поисках одёжи, но никак не могла отыскать, чем прикрыться. На «мужей» она старалась не глядеть. – Но я дала слово Шатаю. И, если после случившегося