Прежде чем она успела договорить, я притянул её к себе за талию и поцеловал в горячие губы. Я целовал её весь этот год, но не так, потому что на такие поцелуи она перестала реагировать… Но в этот раз всё было иначе. Она сиюсекундно откликнулась, и этот отклик окончательно свёл меня с ума.
…Перед уходом из чешских лесов моей Теоне стало настолько легче, что она даже немного подержала на руках Душану. У нас осталась кажущаяся неисчерпаемой грусть о Тее, но знание о нашей грядущей встрече не позволило горю уничтожить нас.
По пути домой Теона дважды произнесла вслух слова о том, как она благодарна Джекки за то, что та уговорила нас навестить Титанов этой зимой. По возвращении же в Рудник всё стало настолько лучше, что я, не веря в своё счастье, ещё долгое время боялся спугнуть его, однако оно – аллилуйя! – осталось с нами навсегда.
Теона отдалась мне в первую же ночь после нашего возвращения домой. Между нами не было близости уже больше года, что выбивало меня из колеи: я знал, что мы оба любим, знал, что мы точно не виним друг друга в исчезновении Теи и, конечно же, ни при каких условиях не хотим расставаться, но секс между нами отсутствовал, и даже на страстных поцелуях было словно наложено её негласное табу. И вдруг… За окном хлопьями метёт снег, ревёт горный ветер, и мы в одной постели, словно горячие угли в опустевшем хладном мире, обнажённые и единые, знаем, что так будет всегда – нас не разлучит ничто. Потому что “мы” превыше всего.
Глава 42
Тринидад
– Зачем ты меня позвал? – уже опускаясь на лавку за стол перед Добромиром, я спросила скорее для начала разговора, нежели из желания узнать, потому как на самом деле я не нуждаюсь в разъяснениях очевидного.
– Ты знаешь, что будущее изменчиво. Чем дальше оно, тем выше риск его перемены. Оно видоизменяется под влиянием свободы выбора живых существ, и именно выбор – то, что можно предсказать. За редкими исключениями. Ты ведь знаешь, что такое редкие исключения. У тебя всё получается лучше, чем у других, кроме одного: скрывать свою исключительность.
Я поджала губы, так как никогда не бывала в восторге от рассказов о себе:
– Что ж, как сказала бы твоя жена: шило в мешке не утаишь. Мои дары – мои ши́ла. Весь мир – мешок. Верно?
– Верно.
– С чего начнёшь?
– Пение крови неразлучников – неоспоримая сила. Связь неразлучников не разрушить, в отличие от зацикленности, которую можно сокрушить, только пройдя через жестокую агонию. То, что до сих пор невозможно было оспорить, ты оспорила.
Мы с Тристаном договорились никому не рассказывать. И я уверена в том, что Тристан не рассказывал. Моя юность позволила мне говорить согласно своему возрасту:
– Послушай, давай это останется между нами. Подумаешь, зацикленная неразлучность разочек не сработала, пффф…
Добромир не обратил внимание на моё подростковое метание и продолжил говорить своё:
– Можешь не переживать: в ближайшее время у тебя и Тристана не будет детей.
– В ближайшее – это…?
– Не в ближайшее десятилетие.
– Во второе десятилетие?
– Даже не в ближайшие полвека.
– А вот это уже хорошие новости, Добромир.
– В твоей жизни всё зависит от твоего лишь желания. В этом твой великий Дар.
Я чётко услышала, что́ он сказал: фактически, он спокойно озвучил мою самую главную тайну – ту, которую я сама ещё не успела познать до самой сердцевины… Поэтому я решила продолжать отыгрывать роль подростка, в которую он, может, и верил, а может, лишь подыгрывал.
– То есть, появление у меня детей зависит от моего желания?
– Ты никогда не возжелаешь примерить на себя роль матери.
– Ты путаешься в том, что говоришь…
– Но они могут появиться.
– Они? Не он, не она? Они?
Зрачки серебристых глаз моего друга расширились и радужки неестественно блеснули – так происходит всякий раз, когда он погружается в увиденный им ранее вещий сон. Он продолжил говорить, но слова ему стали даваться с трудом:
– Смутно… Ты не хочешь… Ты даже не будешь знать… Ты вне привычного понимания любой роли и этой также… Это будет нечто… Или не будет вообще… – он вдруг вынырнул из своего подсознания в реальность и, заглянув в мои глаза, заговорил другим, низким и более серьёзным тоном: – Ты важнее и нужнее истории, нежели своему окружению.
Строить из себя подростковую наивность больше не было смысла. Он видит меня насквозь.
– Тристан? – стоит мне произнести заветное имя, и по моей коже разбегаются мурашки, похожие на микроскопический ток.
Предсказатель неожиданно повторил ту же фразу, только с ярко выраженной расстановкой в ударениях:
– Ты́ важнее и нужнее истории, нежели своему окружению. Таково твоё предназначение.
– Это не всё, что ты хочешь мне сказать.
– Речь не о моём желании – речь о моём долге перед своим даром. Я должен сказать… На пути к Новой земле что-то произойдёт.
Он вдруг резко замолчал. Я решила помочь:
– Что ещё за Новая земля? Мы не собираемся ни в какой путь.
– Ты слишком проницательна. В этом проблема. Это значит, что ты не сможешь одобрить Платину. Только если не будешь предупреждена мной о том, что ты должна поступить наоборот.
– Объясни лучше.
– Что бы ты ни увидела в Платине, промолчи об этом. Нет, не так… Не просто промолчи. Одобри его кандидатуру, несмотря на своё истинное мнение.
– Почему?
– Потому что твоё слово имеет огромный вес.
– Я должна вслепую одобрить Платину, заранее зная, что он не прост? А вдруг в будущем, когда наши пути пересекутся, он мне не понравится в принципе?
– Если бы я не сказал одобрить его, ты бы со своей прозорливостью первее всех рассмотрела его непростую суть и не одобрила бы…
– Но что именно я должна, по-твоему, одобрить?
– Его союз с Теей.
– Теа?! – я в