Справедливости ради — он хоть немного, но пытался упорядочить всеобщий российский бардак, причем оказался в этом весьма изобретателен. Воевода похвалился, что додумался выводить кандальных душегубов на паперть, чтобы те собирали хоть какую-то деньгу, пока их дела рассматриваются в местном приказе. Получалось хорошо по любым меркам — кандальники не сидели целыми днями взаперти, не видя солнца, а заодно обеспечивали свой прокорм и экономили казенные средства. Ещё Нащокин придумал клеймить попавших за решетку специальным пороховым клеймом с надписью «ВОР» во весь лоб; свести эти буквы было невозможно, так что они оставались на всю жизнь. Правда, как он признался, поначалу были ошибки — тогда решили клеймить всех, кого притащили приставы, и пометили несколько человек, которые по разбирательству оказались невиновными. Вышли из этой неудобной ситуации просто — сделали ещё одно клеймо и ставили перед «вор» буквы «НЕ». Я вежливо посмеялся, хотя мне было и неприятно.
А вот сотню стрельцов Нащокин мне не дал — выделил лишь полсотни, но на своих стругах. Я не настаивал, потому что доводы он привел веские. Ещё несколько лет назад в Нижнем стояли два полных стрелецких приказа, но когда началась история с Разиным, один из приказов отправили на усиление в Астрахань, а потом ещё один раздергали по волжским крепостям — в Самару, в Царицын и в недавно поставленный острог на Камышинке. Так что сейчас в городе был неполный приказ на полтысячи стрельцов, причем остались только те, кого даже царь не решился бы отправлять в другое место — пожилые, с ранениями и с многочисленными семьями. Набор, конечно, шёл, но не так быстро, как хотелось Нащокину.
Во время этих бесед боярин, сам того не ведая, сбил меня с первоначального плана перехвата Разина. Из учебников я помнил, что обратно на Дон его ватага переходила по царицынской переволоке — то ли договорившись с тамошним воеводой, то ли просто запугав гарнизон своим количеством, который не решился вступать в бой с флотом из двадцати с лишним стругов, на которых сидело до тысячи казаков. Я больше верил в версию про запугивание — именно так два года назад, перейдя с Дона по верхней камышинской переволоке, Разин спокойно прошел мимо Царицына городка, с которого даже выстрелить по его стругам не посмели. [1]
В принципе, я тех стрельцов и их воевод понимал — когда у тебя под рукой всего две сотни, вступать в бой против противника, обладающего подавляющим преимуществом и умеющего воевать и на суше, и на воде, — форменное самоубийство. Но если бы подобной логикой руководствовали защитники Албазина, не видать России никаких земель по Амуру — в том числе и нерчинского серебра. Да и в целом в истории страны было много примеров сражений против многочисленного врага, и очень редко кто сдавался без хотя бы попытки оказать сопротивление. Поэтому в Царицын я очень хотел попасть, хотя бы для того, чтобы навести в умах тамошних военачальников некое подобие понимания долга служивого сословия.
Но если мой флот начнет маячить у Царицына, то Разин, который быстро узнает об этом от купцов, может обойти мою засаду по волжским протокам и снова воспользоваться камышинской переволокой. Перехватить можно было, но мне в этом случае предстояло играть в угадайку — в низовьях Волга разделялась на множество рек, вполне проходимых для стругов. И по какому из них решит пойти наверх казачья вольница, никто мне подсказать не мог. Поэтому я начал склоняться к тому, что Разина надо ловить прямо у Астрахани,
* * *
На речных пиратов мы наткнулись незадолго до Чебоксар — сейчас этот городок насчитывал меньше тысячи обитателей, был полностью деревянным и отстраивался после очередного пожара. Заходить в него я не планировал. Припасов у нас было много, не так давно мы провели достаточно времени на суше — экипажи сходили на берег по очереди, но, кажется, все остались довольны. В общем, можно спокойно плыть дальше, но разбойники спутали мои планы.
Заметил их впередсмотрящий на «Орле», который сидел на высокой марсовой площадке грот-мачты — я уже выучил много новых слов и почти не путался в их значениях. Правда, этот глазастый парень был голландцем, так что нам пришлось подождать, пока переводчик не расскажет, о чем он так тревожно верещал.
— Говорит, тати напали на крайнюю лодку торгового каравана, на караване начали на веслах уходить, на помощь не идут.
Следует заметить, что движение на Волге было весьма оживленным, при некоторой фантазии можно было даже увидеть приметы автомобильных пробок моего времени. Вниз по течению торговцы шли, стараясь держаться самой стремнины, где скорость воды была самой высокой, а вверх по течению плыли, прижимаясь к берегам. Шли поодиночке, на больших ладьях, где обязательно присутствовала вооруженная охрана, шли в караванах, в которые собирались до сотни стругов и дощаников — этих никто не охранял, наверное, они считали, что разбойников отпугнет само количество. Но судя по всему, защищать друг друга эти караванные купцы не собирались — мол, не меня грабят, и то ладно.
Мы с Трубецким поспешили к борту, туда же прибежал капитан с переводчиком. Правда, я не сразу понял, куда надо смотреть.
— Вон там, царевич, север-север-восток, — Бутлер указал рукой на отставшую от общей вереницы лодочку. — К ней со стороны того берега баркас подошел, его плохо видно, но разбойники уже совершили абордаж…
Я увидел эту лодку, а