— Мы не на войне, — отвечаю я тихо, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Мы в убежище. И Кселарон чувствует наш страх.
— Ты слишком много позволяешь ему чувствовать, — фыркает она. — Дети должны быть дисциплинированными с самого рождения. Особенно дети драконов.
На последних словах её голос снижается до шёпота, но всё равно несколько голов поворачиваются в нашу сторону. И это они ещё не знают, что твари пришли именно за Кселароном.
— Майгара, пожалуйста, — начинаю я, но она перебивает.
— Я видела, как ты его кормишь. Грудью, прямо при всех, как какая-нибудь крестьянка. В благородных семьях для этого есть кормилицы.
Чувствую, как внутри поднимается волна раздражения. Я понимаю, что свекровь просто волнуется, что это её способ проявлять заботу. Но сейчас, когда я дрожу от страха за мужа, её придирки кажутся особенно невыносимыми.
Несколько человек вокруг нас начинают беспокойно переглядываться. Наш спор — единственное развлечение в этом подвале, в подвешенном состоянии ожидания. Но мне не до них. Мне хочется закричать, выругаться, но я смотрю на напряжённое лицо Кселарона и делаю глубокий вдох.
— Послушайте, — говорю я, понизив голос и поворачиваясь к Майгаре. — Я понимаю, что вы беспокоитесь. Мы все беспокоимся. За Кристарда, за людей наверху, за себя. Но ссоры не помогут нам.
В её глазах мелькает что-то, чего я раньше не замечала. Усталость? Страх?
— Ты не понимаешь, — говорит она, и в её голосе нет привычной колкости. — Ты даже представить не можешь, каково это — терять тех, кого любишь, из-за... из-за их природы.
Я моргаю, пытаясь осмыслить её слова. О ком она говорит? Настоящая Элена знала? Будет слишком опрометчиво спросить напрямую?
— Расскажите мне, — говорю я внезапно, даже для себя самой неожиданно.
Майгара смотрит на меня с подозрением, словно ищет подвох.
— Зачем? Чтобы посмеяться над глупой старухой?
— Нет, — качаю головой. — Чтобы понять вас, Кристарда и своего сына.
Она молчит так долго, что я уже думаю, разговор окончен. Но потом она начинает говорить — тихо, отрывисто, будто каждое слово причиняет ей боль.
— Ариан, отец Кристарда, был... особенным. Как и твой муж. Я встретила его, когда была немногим старше тебя. Он казался идеальным — сильный, умный, с глубокими синими глазами, что смотрели прямо в душу. Он предупреждал меня, что наша любовь принесёт проблемы. Но я была молода и влюблена. И самонадеянна — думала, что наши чувства сильнее всех препятствий. А потом зажглась метка.
Она замолкает, вглядываясь в темноту подвала, словно видит там своё прошлое.
— Когда родился Кристард, всё изменилось. Ариан стал... отдаляться. А потом... потом его не стало.
— Что случилось? — спрашиваю я, не в силах скрыть волнение.
— Тёмные случились, — отвечает Майгара, и её голос становится жёстким. — Ариан говорил, что не может оставаться в стороне, когда гибнут невинные. Что его огонь может спасти сотни жизней. И он был прав... кроме одной жизни. Своей.
— Вы боитесь потерять сына так же, как мужа, — произношу я, и это не вопрос.
Майгара кивает, и я вижу в уголках её глаз влагу, которую она торопливо смахивает.
— Ариан был старше, опытнее, но даже это не спасло его. Кристард унаследовал от отца не только глаза и природу. Он унаследовал его упрямство и стремление защищать. И это пугает меня больше всего.
— Меня тоже, — признаюсь я шёпотом, и внезапно чувствую, как рука Майгары — сухая, но удивительно тёплая — накрывает мою.
— Возможно, я была неправа насчёт тебя, Элена. Возможно, вы с Кристардом сильнее, чем мы с Арианом.
Я открываю рот, чтобы ответить, но в этот момент подвал сотрясается от глухого удара. Звук напоминает падение чего-то огромного. Пыль сыплется с потолка, люди вскрикивают, дети начинают плакать.
— Что это? — шепчет женщина в другом конце подвала, прижимая к себе маленькую девочку.
— Может, стена обрушилась? — предполагает седой мужчина, бывший кузнец.
— Или дерево упало, — добавляет кто-то ещё.
Но я знаю — внутренним, необъяснимым чутьём — что это что-то более страшное. Встаю, передавая Кселарона Майгаре, которая смотрит на меня с тревогой.
— Куда ты?
— Нужно проверить, что случилось, — говорю я, направляясь к лестнице, ведущей наверх.
— Нет! — она хватает меня за руку с удивительной для её возраста силой. — Это слишком опасно!
Но я уже не слушаю. Тревога за Кристарда перекрывает все остальные чувства. Что, если он ранен? Вдруг твари прорвались внутрь?
Последняя мысль отзывается холодом в груди. Если они внутри, мы все в ловушке. Подвал с единственным выходом превратится в могилу.
На полпути к лестнице меня останавливает Винтер. Он преграждает мне путь, выгнув спину и зыркая жёлтыми глазищами.
— Пусти меня, — говорю я ему, чувствуя себя немного глупо оттого, что разговариваю с котом, но Винтер не двигается:
— Тебе не пройти.
— Почему?
— Потому что маги закрыли проход, — отвечает он, указывая на лестницу. — Посмотри внимательно.
Я замираю — камни вокруг входа в подвал светятся слабым синеватым светом.
— Мы в ловушке? — спрашиваю я, чувствуя, как паника поднимается изнутри.
— Нет, — качает головой Винтер. — Мы в безопасности. Пока руны горят, ничто не может войти сюда... или выйти отсюда.
— Но Кристард! Он в опасности, я чувствую это!
Кот садится и оборачивает лапы хвостом:
— Ты связана с ним сильнее, чем думаешь. И с этим местом тоже. Постоялый двор — не просто здание. Он знает тебя. Слышит тебя.
Я смотрю с недоумением. О чём он? Но внезапно головная боль пронзает меня — острая, яркая, словно кто-то вонзил иглу в мозг.
Я падаю на колени, хватаясь за голову. Звуки становятся приглушёнными, а перед глазами вспыхивают образы: Кристард в своей драконьей форме, окружённый тьмой; твари, подбирающиеся к нему со всех сторон; и нечто ещё более страшное — высокая фигура, силуэт которой кажется размытым.
— Элена! — голос Винтера доносится словно издалека. — Элена, вернись!
Я