Идти до владений богини Бентэн было неблизко. А еще тут, в мире ёкаев и богов, время текло чуть иначе, и дорога растягивалась бесконечно, как жеваный мармелад. Топаешь-топаешь, а расстояния не проматываются толком.
Но кикимора была готова идти до конца. Не оставаться же тут на житье-бытье в славной стране Япония? Да и кем она тут будет? Приживалкой у Омононуси? После роспуска гарема он предоставил всем девушкам должности, и ей бы тоже что-нибудь нашлось, но кикимора давно была на пенсии и работать не хотела. Не в ее почтенные годы. Какие еще варианты? Потеснить сестру Ягуши? Да щас, так она и впустила к себе кого. Освоиться и поселиться в местных болотах? Там и так все друг у друга на головах сидят: места мало, ёкаев много. Нет, надо в путь отправляться, домой спешить.
Прекрасная Ёрогумо на прощание обняла кикимору и звонко поцеловала в щеку, нарушив все мыслимые и немыслимые правила традиционного этикета. Потом, правда, церемонно поклонилась, как полагается. А до этого шепнула на ушко: «Спасибо». А глаза, похожие на спелый боярышник, счастливые, аж искрятся.
— На здоровье, Ёрогумочка, — сказала кикимора и поклонилась в ответ. — Будь счастлива, милая моя.
Ее уже ждала половина бывшего гарема, чтобы попрощаться.
Другая половина бывшего гарема прощаться не пришла. Не потому, что не захотела, а потому что отбывала наказание в подземном жутком мире Йоми, где страдают клятвопреступники. Да-да, на кикимору покушалась одна из гаремных жен великого бога Омононуси, и теперь расплачивалась за свою несдержанность.
Омукаде-онна, ёкай женщина-сороконожка, была тут одной из новеньких, века три всего жила при гареме, зато интриговала будь здоров. Пользовалась своей властью и духовной силой Омононуси не на благо, а во вред.
А когда с роспуском гарема и со свадьбой Ёрогумо лавочка прикрылась, обозлилась на главную виновницу произошедшего. «Если бы не эта проклятая болотная ведьма, все было бы как раньше еще много веков», — шипела сороконожка, глядя гадючьими желтыми глазюками на позевывающую кикимору. Ну правильно, на Ёрогумо она бы ядовитую гавкалку не открыла — статус не тот. Мда, так себе великий бог Омононуси женщин выбирает. Ну ничего. Зато теперь у него Ёрогумо есть, с ней не пропадет из-за бабских интриг.
В общем, сороконожку отправили в Йоми, вместе с ней пошли сочувствующие и сопереживающие. И правильно. Нечего потому что заговоры устраивать.
И вот теперь, толком не выспавшись, придется топать с горы в гору, чтобы добраться до одной из семи великих богов и попроситься домой, в родные благовещенские болота.
— Кики-мора Ма-ри-онна, пусть будет благословлен твой путь, — сказал наконец Омононуси, и кикимора снова поклонилась. «Заманалась кланяться», — подумала она, чувствуя, как щелкает что-то в спине.
— Передавайте мою благодарность и привет тому жуткому ёкаю в черном халате, — напоследок сказала кикимора, шагая вместе в открывшийся для нее портал на границы владений Омононуси. Вместе с ней шли Тузик и оками, провожающий гостью бога священной горы Камияма.
Омононуси хмыкнул. Передавать приветы этому «жуткому ёкаю» — совсем надо с мозгами рассориться. Его на свадьбу-то пригласили только потому, что сосед, а с соседями, тем более, с такими, ссориться не с руки. А он возьми да приди. Удивил так удивил.
Когда за болотной ведьмой закрылся портал, а оками вернулся обратно, Омононуси наконец-то выдохнул. Чокнутая кикимора перевернула устоявшийся порядок вещей. И, раз так, то пусть себе идет подобру-поздорову, переворачивать порядки в других местах. А если с ней чего нехорошее по пути случится, Хэба поможет.
— В добрый путь, — сказал Омононуси вслед истаявшему порталу, еще разок на всякий случай благословил кикимору и поспешил вернуться к своей дорогой жене Ёрогумочке.
Эта книга — однотомник, будет выложена здесь целиком и бесплатно! Если хотите угостить меня мороженкой — есть платная версия черновика на л ит. ре с, буду рада) Если не хотите, то читайте тут с удовольствием) Спасибо, что остаетесь со мной)
Проды по пятницам
Глава 18. Ноппэра-бо
Не все, ох, не все боги славной страны Япония держали в порядке свои земли. Это кикимора поняла сразу, переступив границу, которая отделяла земли Омононуси от земель какого-то другого бога, судя по всему, не такого милого и обаятельного, как предыдущий.
Тут было страшно, влажно, душно и темно. В никогда не исчезающем тумане бродили неприкаянные серо-черные тени. Они ныли кикиморе на ухо, и у нее от этого портилось настроение и начали болеть зубы. Каукегэн помалкивал, только жался к ногам своей хозяйки, настороженно глядел по сторонам. Он собирался с силенками, чтобы, если что, дать врагу отпор, а отпор в таком мутном местечке обязательно потребовался бы.
— Фу, ну и жуть же тут, — пожаловалась кикимора, шлепая ладонью по нахальному огромному комару, который хотел укусить ее точно в нос. — А чьи это земли?
— О, Ма-ри-онна-сама, это страшные земли. Повезло нам, что мы их быстро пройдем. Господин Омононуси перенес нас так, чтобы мы как можно быстрее вышли туда, где начинаются владения дружественного бога, — пугливо ответил Бобик.
— Это я поняла. А так чьи земли-то?
— Бога войны и разрушения, одного из бывших двенадцати великих богов, грозного Дзашина, — прошептал дух мора и болезней и провалился от испуга под землю до лохматой макушки.
— Ясненько, — ответила кикимора, шлепая по очередному упорному комару.
Ей и правда было все ясненько. Бог войны и разрушения. Все понятно, чего тут дальше спрашивать-то?
Ей, как духу, созданному самой Мокошью на заре времен, бессмысленное разрушение не прям чтоб очень нравилось. Язычество — вера из первых, исконных, вера, для живых созданная, не для мертвых. Рождение, дети, возделанная земля, ее плоды, даже клюква на болотах, сила стихий и снова — рождение, дети, теплые зерна, перемолотые в хлеб — все это жизнь. Для кикиморы, которая эту суть пусть поздно, но познала, бессмысленная гибель живого казалась кощунством. Не для того мать кормит своим молоком дитя, чтобы его кровь ушла в землю из разрубленного врагом тела. Не для того наливаются колосья, чтобы их истоптали кони и сожгли небрежной рукой. Не для того зреют в лесах орехи и ягоды, набирает жирок съедобная дичь, чтобы сгинуть без толку, без смысла.