— И что же ты там нашел дед?
— А ты еще не понял?
— Да, что-то как-то не доходит.
— А помнишь слухи о золотом караване. Золото Колчака, слышал. Вот это оно и есть!
— Да ты что? Что-то мне не верится, что в подвал могло уместиться шестьсот тон⁈
— Конечно не шестьсот, но по меньшей мере тонн сорок точно есть. А то и больше.
— Сорок тонн⁈ В погребе, это какого же он размера?
— Именно. А погреб. Просто приспособили под него пещеру. Тут на берегу есть скальный выход пород, и был небольшой грот. А в то время, это еще до моего рождения, при моем отце и деде, здесь заправлял всем Михаил Карченкин. Потомственный дворянин и почетный гражданин Тобольска.
— Это тот, что винный завод построил в Петропавловке?
— Он самый. Как раз и строил его в те годы, да и местные леса считал чуть ли не своими угодьями. Но тем не менее, это место, где мы сейчас находимся он решил забрать под свою загородную резиденцию. Нанял людей, ему облагородили пещеру, расширив ее и соорудив большой винный погреб. После вроде бы здесь стоял большой сруб в виде крестьянской избы, с баней, комнатой отдыха и тому подобное, построенный по его приказу. Но дело это было в середине прошлого века, потому как сам Михаил Степанович, помер толи в 1878, толи чуть позже. Я как-то видел его могилу в селе Муромцево. На ней еще памятник знатный стоит, оный хоть и порушили в граданскую, но большая часть сохранилась. Будет желание и сам посмотреть можешь. Но незадолго перед смертью Карченкин передал завод по наследству сыну Сергею Михайловичу. Правда, сам наследник здесь не жил, а держал управляющего. Затем предприятие перешло к внуку Карченкина Владимиру Сергеевичу. Сам он служил во флоте, и потому делами завода, не особенно интересовался, хотя несколько раз и приезжал сюда, в Муромцево. Ближе к революции завод продали купцам Умнову и Чикину. Но на дворе был уже 1917 год. А после большевики на базе винокуренного завода открыли крахмало-паточный завод. Он проработал до Великой Отечественной войны. В 1969 году, когда цеха завода уже пустовали, случился пожар и всё сгорело. Но стены, до сих пор стоят. Здесь же примерно с начала века все пришло в запустение. Некогда шикарную избу разобрали по бревнышку и куда-то свезли, а мой родитель поставил здесь охотничью заимку. О пустом погребе-то давно забыли, видимо далеко не все, а для охотничьей избушки, погреб с запасами, милое дело.
Позже, на месте пожарища я сложил здесь какую-то халупу, но простояла она недолго, но ближе к пятидесятым годам, я поставил вот эту избушку. С тех пор она числится за нашей семьей. Вот такие пироги.
— И где же это золото?
— Здесь и лежит в погребе.
— А что не сдал? За это вроде бы двадцать пять процентов нашедшему полагается?
— Даже не надейся, и невздумай даже связываиться с нынешной властью, по этому поводу! Копейки не дадут. Еще и виноватым останешься. Как грабили в гражданскую, так и сейчас продолжают. Кузьмича знаешь с выгона? Пошел он как-то на охоту, и в лесу наткнулся на труп солдатика. Точнее даже не труп, а обглоданный зверьем скелет, разве что в сопревшей шинельке и с ржавой «мосинкой» неподалеку. Хотел схоронить, чтобы все по-человечески было, и вдруг откуда-то выпало два небольших слитка и несколько золотых монет. Он конечно труп схоронил, и обрадованный пошел в милицию, где захотел значит сдать находку. Чтобы все по закону. Как раз сын собирался свадьбу играть, вот он и надеялся подарок молодым сделать. Тогда только только, мотоциклы в продаже появились, а в деревне мотоцикл с коляской, все равно что грузовик, всегда нужен. Сделал, на свою голову. Все нервы вынесли напрочь. Весь дом перевернули, все закоулки проглядели, все плинтуса оторвали, и чердак переворошили. Искали не сохранил ли он, что-то для себя из найденного. Чуть было золото жены не отобрали, хотели выдать его за найденное и припрятанное, повезло, что на кольцах свежая проба оказалась, и жена все чеки берегла. После этого Кузмич в больницу на целый месяц угодил, вышел и зарекся, говорит увижу следующий раз, лучше десятой дорогой обойду, или от греха подальше там же и прикопаю, чтобы никому нервы не портить и судьбу не ломать.
— А премия?
— Не было ничего. Хорошо говорит, так отделался, а то ведь срок шили за сокрытие государственного имущества. И это всего пара крохотных слитков и несколько монет. Там по сумме что-то около шестисот рублей выходило в премию. А ты представляешь, что будет если про этот клад узнают, а ведь его до сих пор ищут.
— И еще долго будут искать. — задумчиво произнес я. И встрепенувшись спросил.
— А вдруг проверка какая, ведь словами не отделаешься. Наткнется, кто посторонний на заимку, влезет в подвал, и будет нам некогда.
— Ну, ты уж меня, за дурака-то не держи! Новую заимку, я чуть в стороне поставил. Шестьдесят шагов от восточной стены вдоль берега на запад. Пойдем покажу.
Мы вышли из дома, и дед показал вырубленный на стене православный крест.
— Крест, вроде, как оберег, его много где ставят. Так что то, что это метка, от которой нужно шаги считать, никто не догадается. Вот вставай сюда, и целься вон на ту елку, и считай шестьдесят шагов. Давай не стесняйся. Мне недолго осталось, теперь ты хранителем будешь.
Я отсчитал нужное расстояние и вышел на небольшую полянку, с растущими на ней молодыми деревцами. Даже если внимательно все осматривать, ни за что не скажешь, что когда-то здесь стоял дом. Лес и лес, ничего особенного, на земле толстый слой дерна, опавшая и перегнившая листва и молодая поросль будущих сосен и березок.
— И где же?
— А прямо под тобой. Вот между этими тремя березками.
С этими словами дед снял с пояса охотничий нож, пару паз ткнул им сквозь дерн, и услышав глухой звук, аккуратно