И теперь мне никак не отделаться от мысли, что мы как-то связаны. Сначала глаза, теперь шрамы. Что дальше?
После осмотра Харпер вновь перебинтовывает меня, после чего зовет в комнату Картера, Ники куда-то исчез. Доктор в приказном тоне велит вернуть меня в палату. Картер подхватывает меня на руки, несмотря на возражения с моей стороны, и несет в том направлении, откуда я с таким трудом добиралась до его комнаты.
– Картер, я хочу к папе, – говорю я, как только он укладывает меня на кровать под строгим надзором бешеного доктора.
– Наберись терпения, – говорит он, напоследок выразительно посмотрев мне в глаза.
Провожаю немигающим взглядом его спину. Набраться терпения. Похоже, это единственное, что мне остается.
Глава двадцать третья
Невыносимый Харпер приставил ко мне няньку. Не то, чтобы я имела что-то против улыбчивой семнадцатилетней Жасмин, но она отнеслась к своему заданию чересчур ответственно. Девушка следит за любым моим движением ястребиным взором и тем самым не дает забыть – один лишний шаг и мне конец. Обязательно придет недовольный доктор, начнет читать утомительные нотации и называть меня милочкой. Поэтому мне не остается ничего иного, как обреченно валяться на больничной койке и раз в час пить какую-то гадость под неусыпным вниманием сиделки.
Харпер приходит довольно часто, сначала выслушивает отчет Жасмин, а после принимается за одни и те же процедуры – проверяет показатели моего организма и прослеживает за тем, как идет заживление ран. Надо признать, что неведомая дрянь, которую меня заставляют пить, на самом деле является отличным заживляющим средством. Уже через шесть процедур я чувствую себя в тысячу раз лучше, чем во время своего марш-броска до комнаты Картера.
Все время, пока нахожусь в палате, мне не разрешают вставать и ходить хотя бы по крохотному месту заточения, чтобы размять мышцы. Единственное исключение – походы в туалет и обратно. Туда я хожу довольно часто, даже если мне не надо. Это что-то вроде маленького бунта. Мне совершенно не хочется лежать без дела, когда сердце и душа рвутся к папе. Но я, как могу, набираюсь терпения и жду возвращения Картера. Первые два раза Жасмин рвалась со мной, но я довольно ясно дала понять, что в состоянии справиться сама. И каждый раз, оказавшись наедине с собой, я вздрагиваю, натыкаясь взглядом на свое отражение. Оказывается, это не так-то просто – привыкнуть к внешним изменениям, произошедшим со мной несколько дней назад. А еще я не могу перестать думать о том, что была на волоске от смерти, но выбралась. Меня силой вытащили из лап смерти, и я благодарна Картеру за это. Он подарил мне шанс выбраться из всей этой ситуации, но я по-прежнему не могу ничего сделать. И из-за этого моя выдержка трещит по швам.
К вечеру, когда доктор Харпер отпускает измученную моим угрюмым обществом Жасмин и я остаюсь одна, мое терпение, которое и так испытывали целый день, подходит к концу. И именно в этот момент на пороге палаты возникает Ники.
– Привет, – здоровается он с улыбкой, открывает дверь пошире и закатывает в помещение инвалидное кресло. – Как ты себя чувствуешь?
Хмуро смотрю на кресло. Это для меня что ли? Ну уж нет. А еще я по какой-то причине чувствую странное разочарование оттого, что Картер так и не пришел. Гоню прочь эти мысли и поднимаюсь с кровати. Не чувствую при этом никакого дискомфорта или утреннего жжения в груди. Все прошло. Я здорова и полна сил.
– Все отлично, – отвечаю бодро и тут же спрашиваю напрямую. – Ты отведешь меня к папе?
Улыбка Ники никуда не пропадает, и я считаю это хорошим знаком.
– Да, Картер сказал, что не против вашего общения, кроме того, Харпер дал свое одобрение. Садись в кресло, я отвезу тебя.
Недоверчиво смотрю на него и качаю головой.
– Нет, Ники. Я отлично себя чувствую и дойду сама. В крайнем случае ты донесешь меня, но я уверена, что это не потребуется.
Улыбка пропадает с лица Ники, и он вмиг становится серьезным.
– Тебе придется в него сесть, Эмили, – уверенно заявляет он, а когда видит, что я начинаю открывать рот, то останавливает меня взмахом руки. – В ином случае Харпер не выпустит тебя из мед отсека. Так что выбирай, ты либо отправляешься к отцу в этом кресле, либо никак. И прекрати смотреть на меня, как на предателя. Это не я придумал.
Вздыхаю настолько тяжело, чтобы до Ники без слов дошло, насколько мне все это не нравится. Но злиться на него глупо, он ведь и вправду ни в чем не виноват. Поэтому я перестаю корчить из себя оскорбленную невинность, прохожу к креслу и сажусь в него.
– Удивлена, как ты утром не догадался меня в него усадить, – произношу, оглянувшись на Ники.
Он выталкивает кресло в коридор и везет меня прочь из палаты.
– Возможно, ты удивишься, но у нас на всю Эскамбию всего одно такое кресло. И утром, как ты помнишь, оно было занято. А теперь сделай максимально дружелюбное лицо.
Не успеваю спросить в чем дело, как Ники останавливается у одной из дверей, коротко стучит и открывает ее. Вижу крохотный кабинет, находящийся в стерильном порядке. За столом сидит запредельно хмурый Харпер. Он цепко обшаривает меня взглядом, потом смотрит на Ники.
– Вернешь ее через два часа, – распоряжается он и взмахом руки показывет, что мы можем идти.
Ники закрывает дверь и катит кресло дальше.
– И почему он такой… – замолкаю, подбирая слово, и в конце концов восклицаю: – Невыносимый!
Ники усмехается.
– Как ты с ним мягко. Сколько его помню, Харпер всегда был таким. А когда изобрел несколько способов использования сердец хакатури в медицине, то вообще раздулся как фрегат.
– Фрегат? – переспрашиваю я.
– Ну да, это такая птица, – поясняет Ники. – Была по крайней мере, возможно, сейчас уже и нет. В вашем мире не существует?
Пожимаю плечами.
– Не знаю, – отвечаю честно.
– Так вот, насчет Харпера. Его не волнует вообще ничье мнение. Он ни во что не ставит других людей. Только с Картером общается более-менее сносно, но это потому, что Картер его однажды спас. Ну и с Кеннетом еще, но с тем сами по себе шутки плохи.
При упоминании старшего из Стренджей поджимаю губы. Ники ничего не замечает, продолжает везти меня по длинным коридорам и болтает обо всем и ни о чем. За время его монолога