В восемь пятнадцать пискнул ПДА. От длительной ходьбы с тяжестью за плечами Гриф сипло дышал, то и дело вытирал со лба пот, ощущал растекающуюся в ногах дрожь. Он остановился у ближайшего дерева, привалился к стволу кейсом, после чего включил устройство.
«У Мамая на ПДА карта. Выходи по ней. Что в кейсе?» - спрашивал Гейгер. Гриф ухмыльнулся, затем написал: «Мамай подорвался, его ПДА вдребезги. ПДА Шефа под паролем, не могу залезть. Шеф говорил, там документы из секретной лаборатории».
«Тащи в «Передоз».
«Не дойду. Встреть меня на Эйгелесе».
«Пришлю ребят и дока».
«Нет, приходи сам. Мне никакой док уже не поможет».
«Отдай им. Со мной по КПК свяжешься».
«Либо ты приходишь, либо веришь на слово и все деньги переводишь на счет сейчас. Вышли скрин».
Минут десять ПДА пребывал в коме, затем пискнул и засветился: «Сфоткай доки, пришли».
«Скажи код замка».
«Взломай».
«Нечем. Крепкая штука. Пули не берут».
Время шло, ПДА молчал. Оттолкнувшись от дерева, сталкер пошел дальше, сильно клонясь вперед под весом. Минуты перетекали в часы, а сообщения все не было.
Спустя три часа Гриф решил сделать привал. Ландшафт менялся. Более-менее ровная лесистая местность вздымалась пригорками и холмами. Впереди и вовсе виделся склон горы. Путь обещал быть трудным.
Радовали два обстоятельства, первое - лес оставался необитаемым. За все время пути кровосос был единственной повстречавшейся живой душой. Но этот, казалось бы, плюс тянул и на минус. Возможно, в воздухе витала незаметная отрава либо все кругом пронизывало убийственное излучение неизвестной ни дозиметру, ни детектору природы. Держа во внимании это соображение, Гриф не снимал сферу и перед походом сменил фильтрующие элементы. Вторым духоподъемным фактором было то, что аномалии попадались крайне редко, были явными и малоопасными. УДА их щелкал как семечки.
Много сил забирал тяжеленный чемодан. Ныла поясница, болели плечи. Рана на спине вроде молчала, но уже с полкилометра тянул правый бок. Первое, что сделал сталкер, когда наконец опустил кейс на землю и ощутил стремительный рост во всем теле, так это употребил двенадцать заветных капель.
После сытного перекуса, попыхивая сигареткой, Гриф взялся за ПДА. Из хакнутой папки бывшего нанимателя он выудил нужную комбинацию цифр. Затем подтянул к себе кейс и попробовал открыть. Получилось с первого раза. Гриф стянул с него веревки и заглянул внутрь. Объемные внутренности заполняли папки, испечатанные листы, планшеты, тетради. Все было перемешано, создавалось впечатление, что их запихали второпях.
Некоторое время сталкер наугад доставал папки, читал заголовки, пролистывал, брал другие. Все, что встречалось, было далеким от понимания. Как не знал Гриф, что в кейсе, так и не узнал. Возможно, он позже выкроит время и внимательнее почитает, но это будет потом. Сейчас надо собираться и идти.
ПДА дал знать о поступившем сообщении.
Гейгер писал: «Неси к метеостанции. Я тебя там буду ждать». Гриф ухмыльнулся и подумал: «Херушки тебе, братуленчик. Тащи задницу на Эйгелес». Ответил не сразу. Собрал шмотник, еще раз перекурил, только тогда взялся за устройство.
«До фермы бы дотянуть. Туда приходи. Мне надо закрыть свои дела. А их у меня одно. Ты знаешь какое».
«Откуда идешь? Я навстречу Марата с парнями вышлю, они помогут дотащить».
- Вот же, сука! - воскликнул сталкер, - как уж на сковородке. Твои ребятки помогут. Ага, как же. Меня на тот свет отправить помогут.
Отписал:
«Эйгелес. Буду через два дня. Отправь деньги на счет».
Спустя несколько минут пришел ответ: «Эйгелес».
- Вот и ладненько, - промурлыкал Гриф и стал собираться в дорогу. Время он выбрал с запасом.
Глава 23. Встреча
«Зона - это что? - возвращался Гриф к извечному вопросу с очередной попыткой философской интерпретации и аллегорического толкования, - это куча навозная, а мы мухи на ней. Большая такая навозная кучища, просто огромная, в которой если покопаться лопатой, то можно найти руки, ноги с головами и прочие части тела, а душ там всяких в этом дерьме немерено, и среди всего этого жидкого винегрета плавают камушки цветные, хабар то бишь. И я там вместе с остальными». Он стал думать о том, о чем давно уже не думал. «Почему я здесь оказался? Могла как-то иначе сложиться моя судьба? Разве мы со Светланой о такой жизни для нас и Танюшки мечтали?»
Почему-то в зоне он уже не называл жену, как когда-то в городке. Бывало, в мыслях и Светкой, и Светухой, и Веткой за что теперь было не то чтобы стыдно, а как-то горько за себя, за непозволительное пренебрежение к женщине, которую раньше очень любил, а потом как-то эту любовь растерял. Быт заел? Может, и быт. Только любовь стерлась, как карандашный набросок ластиком, еще не раскрашенный и даже не дорисованный. И снова в голову лез их военный городок на краю света, посреди поля, с зоной под боком. Убогая пятиэтажка из серых панелей с жуткими замазанными битумом швами, пачканная черными подтеками вара по стенам. Балконы, забитые хламом, с бельевыми веревками, с тряпками на них. Авоськи, мешки целлофановые, свешенные из окон. Дороги с растрескавшимся асфальтом, с кривыми вывороченными бордюрами со следами шин. Медсанчасть с больничным стылым запахом. Вечная вонь тлеющей за забором свалки. Детская площадка с кривыми скрипучими качелями, с вытоптанным кругом под каруселью с отломанными сидушками. Полупустая квартира с армейскими кроватями, с невзрачными бумажными обоями, с круглыми шарами-плафонами под беленым потолком, дээспэшные пошарканные двери с закрашенными железными ручками. Вспомнилось, как стаскивал с пятого этажа кресло-каталку с растрескавшимся, рваным на краях дерматином, из-под которого виднелась фанерная спинка. Вспомнилось бледное личико Танюшки, ее тусклый взгляд, застывшая на губах недоулыбка. Она имела привычку улыбаться с закрытыми губами, словно вовсе ей не было весело, а делала вид, чтобы не огорчать остальных. Она редко смеялась по-настоящему.