Приходская жизнь в этот период, как и в предыдущее время, была связана с монастырской жизнью. К существенным особенностям этого периода следует отнести комбинированную форму монастыря киево‐нов-городской традиции. Крупный сельский, отдаленный от города, многолюдный общежительный монастырь, наделенный большими земельными угодьями‐вотчинами, становился основным в Московской Руси. Его первообраз влиял в XV–XVII вв. на существование господствующей тогда формы приходской жизни — покаяльной семьи, «по‐новгородски» уже привязанной к определенной территории храма. В синодальный период новгородский опыт еще более ясно выходит на первый план в унифицированном приходе XVIII — начала XX в. Покаяльные функции духовника все больше подчиняются формально‐территориальным функциям прихода. В синодальный период в монастырской жизни наблюдалось два разнохарактерных процесса: с одной стороны, мужское монашество охватил глубокий кризис, с другой стороны, женское монашество переживало подлинный духовный бум, что напоминало ситуацию с мужским монашеством в XV в. Те же отдельные очаги духовного подвижничества в мужских монастырях (в Оптиной пустыни, Глинском, Саровском, Валаамском монастырях и др.), как следует из тесной связи их с женским подвижничеством, напрямую были связаны с женским духовным ренессансом [1415]. В связи с этим синодальный церковный приход и получил две свои формы: официальную и неофициальную. С одной стороны, приход развивался в официальных формах, допустимых государственным законом, что не всегда и не во всем приводило к «средним» или «ниже среднего» результатам. С другой стороны, в этот период растут вокруг старцев‐духовников внетерриториальные покаяльные семьи.
Приход в советский период
Советское время характеризуется одним‐единственным — попыткой повсеместного и полного уничтожения приходской жизни как таковой. Это происходило в течение всех семи десятилетий существования советской власти, с разной степенью интенсивности в разные временные отрезки. Ответным шагом со стороны Церкви, если говорить обо всей ее полноте — епископате, монашестве, белом духовенстве и в целом клириках, самых активных прихожанах — было мученичество, иными словами, добровольное ради Христа принятие смерти за православную веру от рук большевиков. А это только 350 000 физически уничтоженных к 1941 г. [1416] Кроме них, были еще «бескровные мученики» — те, кто за исповедание веры перенес лишения лагерей и ссылок, но остался жив; претерпел полное общественное отвержение, тяготы и лишения полуголодного существования в условиях постоянного шельмования и отверженности. В условиях «бескровного мученичества» приходилось в советские годы жить основной массе русских православных верующих, поскольку отныне принадлежность к Церкви и приходу означали гонения, осуждения и лишение человека возможности учиться и трудиться вместе со всеми. На мученичестве (кровном и бескровном) и строилась церковная жизнь русского народа в советский период.
Дореволюционная приходская жизнь была фактически пресечена и уничтожена к 1938 г. на всем пространстве СССР. Остались несколько десятков незакрытых церквей в крупных городах, и прежде всего в Москве и Ленинграде. Предреволюционное состояние Русской Православной Церкви выглядело следующим образом: в ней было 78 тыс. храмов и часовен, 120 тыс. священников, дьяконов и псаломщиков, 130 архиереев, 1253 монастыря и скита, 95 тыс. монашествующих и послушников [1417]. В «ленинский период» началось массовое закрытие церквей и монастырей. К 1921 г. у Церкви отобрали 722 монастыря [1418], остальные были превращены до времени в хозяйственно‐трудовые артели. К 1927 г. 117 епископов находились в различных местах заключения [1419]. В то же время на начало 1930 г. паству опекало 163 архиерея [1420]. Чтобы сохранить епископат, проводились дополнительные хиротонии, в том числе тайные. На начало 1928 г. на территории РСФСР действовало 28 560 приходов, а, значит около 50 тыс. церквей и часовен было закрыто за «ленинский период». Церковь была ограблена и подвергнута невероятному насилию и бесчестию во время кампании по изъятию ценностей, святых мощей, сжиганию и поруганию икон. Динамика закрытия церквей в «сталинский период» то нарастала, то падала: за 1928 г. закрыли 354 церкви, а в 1929–1119 [1421]. Закрытия продолжались, и к 1933 г. сложилась ситуация, когда в регионах, прежде насыщенных церковной инфраструктурой, осталось по 1‐2 храма (в Самаре, Тамбове). В Москве действовало 87 храмов [1422]. За первую половину 1930‐х годов Церковь потеряла около 10 000 храмов [1423]. 1937 г. показал, что церковнослужители в полной мере вошли в число так называемых идеологических и политических врагов советской власти. В 1937 г. закрыли 8 тыс. церквей, ликвидировали 70 епархий и викариатств, расстреляли около 60 архиереев и 80 тыс. священников [1424]. К 1939 г. ситуация для Церкви выглядела ужасающей: «как организационная структура она была практически разгромлена» [1425]. В 1939 г. на территории РСФСР действовало не более 100 храмов [1426], хотя формально незакрытыми считались 8302 церкви; епархий не было, на свободе остались 4 епископа, в том числе патриарший местоблюститель — блаженнейший митрополит Сергий.
Границы прихода в 1920‐е — 1930‐е годы были обозначены советской властью в Декрете «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», вышедшем 20 февраля 1918 г. Пункт 10 декрета гласил: «Все церковные и религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах и не пользуются никакими преимуществами и субсидиями ни от государства, ни от его местных автономных и самоуправляющихся установлений» [1427]. Так же красноречиво звучал и пункт 12: «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют». Таким образом, прихожане отныне выступали как юридические лица — наниматели (арендаторы) у юридически ответственного субъекта государства принадлежащей ему собственности — здания церкви и всего церковного «имущества». Религиозная жизнь оценивалась в категориях «временного владения церковным имуществом». Государство уничтожило территориальный принцип как форму легального, свободного существования Церкви, которую та обрела после миланского эдикта Константина Великого в IV в. Такое подвешенное, «беспочвенное» состояние, перманентно бесправный характер существования Церкви позволили власти точечно, эффективно воздействовать на Церковь. Она была несвободна ни внутри храма, ни за его пределами, ни в одной из социальных сфер, включая семейную. Государство под предлогом наступления на Церковь, через навязывание атеизма зашло во святая святых — внутрь семьи, чтобы действовать там