Решение этой проблемы совпало с противодействием новгородским ересям. И в этом контексте малые монастырские формы, не желающие превращаться в большие, оказались уязвимы для проникновения разного рода отклонений. В XVI в. заволжские скиты, жившие по уставу прп. Нила, был обвинены соборами 1553–1554 гг. в контактах с лютеранами. Причем, как замечает архимандрит Митрофан (Баданин): «Предлогом для обвинения „заволжского старчества“ в еретичестве стала недопустимая параллель, проведенная между учением Нила Сорского и „ересью люторской, явившейся на церковные догматы“». При этом автор не отрицает того факта, что именно к заволжским старцам прибыли «протестантствующие еретики, последователи беглого холопа Феодосия Косого», чтобы вести с ними богословскую полемику [1494]. Стоглавый собор (1551 г.) впервые берется на государственном, церковном и общественном уровне радикально решать проблему малых монастырей, а вместе с ней и проблему пустынножительства. На нем ставится вопрос о запрете стихийных форм пустынножительства (а это было одним из важнейших условий его существования!) и о возможности основывать новые пустыни только с разрешения епископа (гл. 85 «О затворницех и о пустыницех») [1495]. Здесь же был поставлен вопрос об укрупнении монастырей за счет соединения нескольких мелких обителей, т. е. это был процесс, имеющий искусственный характер. Заодно был решен и вопрос о «скитании монахов» в поисках подходящей обители (гл. 49).
И хотя по понятным причинам эти решения не сразу могли быть воплощены в жизнь, но тенденция была обозначена, и епархиальный епископат был сориентирован на наведение порядка в этой сфере. Отсюда на Русском Севере, где в массе своей сохранялись еще высокие подвижнические формы жизни и пустынножительство торжествовало, во второй половине XVI в. возникает любопытное и закономерное явление — частые обращения настоятелей пустынь к царю (в личной форме) с просьбой освободить их обитель от местной духовной и светской опеки, с прямым подчинением Москве, т. е. желание, по сути, ставропигии. Просьбы же касались получения «несудимых грамот» [1496]. К царю Иоанну Грозному с этими просьбами приезжали в Москву из своих пустынь прп. Феодосий Тотемский (1554 г.) [1497], прп. Герасим Болдинский (незадолго до кончины в 1554 г.) [1498], прп. Трифон Печенгский (1570‐е годы) [1499], прп. Трифон Вятский (конец 1570‐х годов) [1500], в те же годы — прп. Агапит Маркушевский [1501], прп. Антоний Лехновский [1502]. Число несудимых грамот, выдаваемых настоятелям дальних монастырей, постоянно увеличивалось, и завершился этот процесс появлением закона, закрепленного в Уложении 1649 г., о подчинении архиереев и настоятелей привилегированных монастырей власти государя. За патриархом была оставлена лишь отдельная область его владений [1503].
Тем не менее живая почва для воспроизводства новых обителей постепенно была уничтожена и сохранена лишь, как исключение, на периферии; в центральной России новые монастыри появляются уже, как и в домонгольское время, по воле государей и на их средства. И хотя эти обители имели в качестве образца Троице‐Сергиев или Кирилло‐Белозерский монастырь, но все же принцип устроения их был принципиально иной. В XVI в. было основано 536 монастырей (452 мужских и 82 женских); в Нечерноземье (Московская, Владимирская, Калужская, Костромская, Нижегородская, Тверская и Ярославская области) — 179 монастырей; на Северо‐Западе и Севере — 211; на Востоке и Юге (Северное и Южное Приуралье, Черноземье, Поволжье) — 65 [1504]. Судя по соотношению (179 в центральной России и 276 за ее пределами), можно видеть, что большая часть монастырей в это время устраивалась на подвижнической основе, но налицо уже и довольно высокий уровень формализации в устроении новых обителей. «Большая часть из них основана была не по свободному почину отдельных подвижников, а по приказу государственной и церковной власти» [1505]. Сравним эти цифры с XV в., когда практически все монастыри устраивались на основе «духовного подвига», через пустынножительство. Всего в XV в. было основано 260 монастырей. В Нечерноземном центре возникло 100 монастырей; на Севере и Северо‐Западе — 154; в Черноземье — 6 [1506]. Как видим, «подвижнический потенциал» — числом в 260 монастырей — почти повторяется и в XVI в. (276), т. е. и темпы созидания новых обителей подвижническими силами не иссякают, но меняется региональная активность, что указывает и на исчерпаемость духовного ресурса. В XIV в. (если учесть, что прп. Сергий стал настоятелем в 1344 г.) темп строительства новых обителей тоже был высоким, но отсчет здесь можно вести лишь со второй половины века, когда стали множиться монастыри «сергиевой традиции». За XIV в. было построено 152 монастыря (61 городской и 91 сельский). В Нечерноземье — 79; на Северо‐Западе и Севере — 52; в Черноземье — 6 [1507].
Возникает закономерный вопрос: по какой причине внутри монашеского сообщества к началу XVI в. возникает своего рода раскол в понимании дальнейшего пути развития, казалось бы, ясного и определенного прп. Сергием за столетие до этого? Хотя не все сегодня признают принципиальность разделения церковных споров на нестяжателей и иосифлян, считая преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского стратегическими союзниками, а противниками лишь в тактике понимания использования мирских богатств в монастырской жизни [1508]. Но факт остается фактом; у