Место, с которым у меня так много связано.
Закусываю нижнюю губу, пристально разглядывая каждую деталь картины, стараясь впитать каждую частицу места, что изображено на полотне.
– Здесь я изобразил то, что даже в сложные времена даровало мне спокойствие и умиротворение, – слышу рядом знакомый голос и вздрагиваю, с трудом удержавшись и не подпрыгнув на месте.
В этом гуле я не услышала, как он подошел.
Я оборачиваюсь, но Сантино, стоящий так близко, что наши пиджаки соприкасаются, ни капли не удивляется, словно точно знал, к кому именно подходит.
Он вдумчиво смотрит на эту же картину, бокал с шампанским в его руке даже немного не опустел.
– Место, которое было молчаливее многих городских улиц, но при этом давало больше всего ответов на терзающие меня вопросы, – заканчивает он и лишь после этого медленно поворачивает голову ко мне.
Да, я не ошиблась.
Он совершенно не удивлен. Но как он мог со спины понять, что это я? Или увидел меня еще раньше, или позже? Вполне вероятно, я так засмотрелась на картину, что могла этого не заметить.
Однако от его взгляда у меня мурашки идут по телу.
Да, разговор будет сложнее, чем я могла себе представить.
Пальцы вновь начинают нервно сплетаться между собой, что не ускользает от пытливых глаз Сантино. Он слегка дергает правым уголком рта, как бы давая понять, что подозревает о природе этого жеста.
На фоне его совершенной невозмутимости моя нервозность кажется мне жалкой, потому спешу отвлечь его внимание от моих чертовых пальцев.
– Да… – бормочу я, но тут же выпрямляю спину, дабы соответствовать своему костюму, – хорошая картина. В смысле, красивая.
– До боли знакомое место, не так ли? – уточняет он таким ровным голосом, словно мы виделись не давеча, как вчера днем и болтали о всякой ерунде за чашкой кофе.
– Да, есть такое, – соглашаюсь я, поспешно убрав руки за спину якобы в ненавязчивом жесте.
Стараюсь подобрать какое-нибудь профессиональное слово, в результате чего выдаю:
– Очень качественная работа.
Легкая усмешка скользит на его губах. Черт, видимо, это не то слово, которым описывают картины. Ну и пофиг. Он лишь касается губами бокала, но я вижу, что не делает ни глотка.
Напряжение становится невыносимым.
Не могу понять, кто он, каким стал, изменился ли. Слишком мало фраз и слишком много недомолвок. Так и с ума сойти можно. Решаю сразу перейти к делу, без этих спектаклей, но не успеваю открыть рот, как он мягко произносит:
– Я знал, что ты придешь.
Мысли, которые я еле собрала, тотчас разбегаются.
– Прости?
– Знал, что если включить Нью-Йорк в тур городов, то смогу тебя здесь увидеть.
Это неожиданное заявление.
Точнее, неожиданно то, что он хотел меня увидеть, или даже если нет, говорит сейчас об этом.
– Вот как? – только и могу брякнуть я, вконец растерявшись. – Ждал меня?
– Не сомневайся.
Не знаю, что ответить.
Он поставил меня в тупик. Игра это или он с чего-то вдруг и правда хотел этого, но я окончательно теряю суть и цель своего прихода. Вновь, будто в том доме культуры три года назад, не знаю, что сказать, и чувствую себя до безобразного по-идиотски.
– Рада, что у тебя все сложилось удачно, – говорю я в итоге, – правда. Это здорово.
Он не спускает с меня глаз:
– А у тебя как? Окончила вуз?
– Да, – решаю не упоминать, с какими оценками и так далее, – тоже все хорошо.
Разговор начинает казаться абсурдным. Я пытаюсь говорить о том, что меня не интересует, старательно избегая волнующего вопроса, порожденного его заявлением.
В итоге следую совету Кэти «не строить из себя черт знает что» и спрашиваю:
– А зачем ты меня ждал?
Улыбается, словно ответ очевиден:
– Хотел тебя увидеть.
Сую руки в карманы брюк, потому что пальцы уже болят от растираний:
– Зачем?
Сантино слегка хмурится, будто пытается во мне разобраться. Что ж, если так, то у нас это сейчас обоюдно. И уверена, у меня задача намного сложнее.
В итоге он слегка трясет головой, будто выкидывая ненужные вопросы, и предлагает:
– Может, продолжим разговор в кафе? Здесь слишком людно и шумно.
Его предложение волнующее, и, несомненно, первое, что я хочу, – это согласиться и ломануться с ним хоть на край света. Но кто знает, чем это все кончится – с утра растворится, словно снег, а я так и не успею сказать об Оливии.
Кэти меня тогда сожрет.
– Нет, подожди…
Теперь Сантино хмурится еще сильнее, меж его бровей проступает расщелина. Он словно медлит с вопросом, но все-таки задает его:
– У тебя есть кто-то?
Уже почти срывается «нет», но тут я решаю, что в шуточной форме рассказать о таком серьезном заявлении, как ребенок, мне будет гораздо проще. Потому невозмутимо дергаю плечами и отвечаю:
– Да, есть.
Рамос мрачнеет:
– М-м.
– Это девушка, – продолжаю я невинно, и он изгибает бровь, – совсем юная, правда…
Теперь на его лице уже весь спектр эмоций.
Так, ладно. Раз-два-три.
– Я говорю про твою дочь, Сантино, – выпаливаю я и замолкаю.
Бам! Срабатывает эффект неожиданности, окончательно содрав невозмутимость с его вытянувшегося лица. Потом он, видимо, что-то пытается подсчитать в голове, и я ему помогаю:
– Я родила ее после… нашего последнего лета. Сейчас ей уже почти два с половиной года. Я назвала ее Оливией, но ей нравится, когда ее зовут Олив.
Пытаюсь разрядить обстановку и с напускным возмущением, совсем как раньше, выпячиваю губу:
– Несмотря на то, что рожала ее я, она как две капли воды ты.
Знал бы он, чего мне стоит это деланое равнодушие, когда внутри все переворачивается с ног на голову и летит к чертовой матери.
Тень замешательства все еще бегает по его лицу, когда он вновь смотрит на меня:
– Подожди… ты тогда родила от меня ребенка?
– Да.
– Почему сразу не сказала?
Жму плечами:
– Зато сейчас говорю.
Осторожная улыбка касается его губ, но тут же сходит. Он будто боится поверить во что-то такое призрачное, как чьи-то слова.
– Покажи мне ее, – просит он.
– Кого?
– Мою дочь.
Я тянусь уже за телефоном, понятия не имея, какое именно фото показать. Он обходит и встает за моей спиной, и это нервирует еще больше – теперь у меня даже нет времени выбрать, потому что он уже пялится в мой телефон.
Проклятье, тут еще и мои фотки, далеко не такие помпезные, как я сейчас.
Черт, черт, черт…
Я быстро пролистываю ленту, стараюсь среди этих мельтешащих блямп найти хоть одну фотку дочери. Наконец попадаю – тут она