Перебив билет до этой самой грандиозной узловой станции, я погрузился в пульман – живое свидетельство извивов англосаксонской мысли.
Железные дороги Соединенных Штатов начали с вагонов сидячих – дань генетической памяти старушки Европы, – но довольно быстро наступил облом. Это дома, за океаном, можно добраться от столицы до столицы за полдня в поезде, а тут страна немножечко побольше. И как только пути стали чуть длиннее суточного перегона, возник естественный вопрос – а как спать? С дилижансами-то все было просто – днем едем, ночуем в гостиницах – а вот с поездами этот метод сильно увеличивал простой и, следовательно, сроки окупаемости.
Строить же спальный вагон, как в Европе, с отдельными купе – это недостойно первопроходцев. Мы построим переселенческий фургон, но роскошный! Тем более что у нас уже есть сидячий вагон. И Джордж Пульман, чье имя стало нарицательным, создал это адское творение на колесах, по недоразумению зачисленное в синонимы роскоши и комфорта.
С отделкой-то и сервисом там все было хорошо, насколько это возможно в общем вагоне. Да, в общем – днем все сидели как в электричке, разве что на плюшевых диванах. А вот вечером начинался сумасшедший дом – опускали верхние полки, шедшие вдоль окон, раздвигали нижние диваны, ставили подпорки, вешали занавески… Полчаса пассажиры были вынуждены прятаться от эдакой трансформации. Утром все повторялось в обратном порядке, то есть двенадцать часов можно только сидеть без возможности лечь, а еще двенадцать – только лежать без возможности сесть. Б-р-р-р.
Проводник (черный, как и весь персонал поезда, за исключением бригадира) принял мой чемодан и проводил до места. Пульман вообще нанимал преимущественно негров и платил им не просто меньше белых, а даже меньше прожиточного минимума. Остальное официанты, носильщики и прочие должны были добирать чаевыми.
А для своих рабочих построил в Чикаго целый городок рядом с вагонным заводом, со всеми удобствами, магазинами и развлечениями, фактически превратив его в резервацию. Эдакий «олл инклюзив» – сиди внутри и не высовывайся наружу. Тем самым привязал их к себе крепче, чем веревкой, такой вот филантроп.
В Денвере прямо в вагон принесли очередную телеграмму из России. Борис вроде бы нащупал способ ликвидации провала, но на всякий случай отдал команду замереть. Придется русской революции пару месяцев пожить без газеты «Правда».
Поезд San Francisco Overland выгрузил меня на Гранд-Джанкшен, погудел на прощание и умчался в даль светлую. Носильщик поволок вещи в гостиницу, а я отправился искать ребят и местное железнодорожное начальство, чтобы выяснить, как ликвидировать задержку. Но больше всего меня в это утро беспокоил чертов зуб, начавший с легкого нытья, как только я проснулся, но с каждой минутой болевший все сильнее и сильнее.
Вагон с нашими «сеялками» стоял отцепленный на дальних путях, хуже было то, что сопроводительные документы на него были неизвестно где. Вернее, наша-то копия была у ребят на руках, а вот та, которая должна была идти с вагоном, пропала.
Как оказалось, это довольно частое здесь дело. На повороте или подъеме, где состав сбрасывает ход, ловкие ребята запрыгивают на заднюю площадку и подламывают вагон за вагоном. Коли найдут что-то ценное – просто выбрасывают из поезда, а потом сообщники или они сами подбирают с насыпи. И как обычно, не столько сопрут, сколько попортят. Но в нашем товарняке грабителей спугнула охрана, да и ребята тоже пальнули для острастки, так что дело ограничилось пломбами, взломанной дверью и пропавшими бумагами.
В этой-то нештатной ситуации американские путейцы и начали нас футболить. Таможенный груз! Вскрыт! Что-то могло беспошлинно попасть на территорию США! Ужас-ужас-ужас! Полдня мы мотались от начальника сортировки до начальника станции с заходами к нотариусу, под изводивший меня зуб, и никто ничего не мог сказать точно. Ну прямо как у нас. Наконец, пожилой путейский клерк в смешном козырьке на лбу под седыми всклокоченными волосами – видимо, самый опытный в этом кагале, – сказал, что нужно переоформить документы и опечатать вагон заново.
– О’кей, кто это может сделать?
– Только отправитель.
– Так я и есть отправитель!
– Нет, нужно заверить у начальника таможни, груз же был опечатан.
– То есть нам нужно ехать обратно в Нью-Йорк за копией???
– Получается, что так.
– А вы можете составить акт осмотра и опечатать вагон заново? Наша копия здесь, можно сличить груз в описи и в вагоне…
Конторщик стрельнул глазом на стеклянную выгородку, за которой сидел начальник станции. Может, старый хрен, точно может, но оглядывается на вышестоящих, и я положил перед ним пятьдесят баксов. Зуб при этом дернуло так, что я без малого прослезился.
– Это что, взятка? – с негодованием спросил старикан, но как-то слишком театрально.
– Ни в коем случае. Я надеюсь, что копию вы сделаете в рамках своих служебных полномочий. А это за то, что вы проводите меня к лоеру.
– Н-у-у… Путь неблизкий… – упоминание адвоката сделало свое дело, и дедуля начал торговаться.
– И к зубному врачу, – я добавил еще двадцатку.
Клерк смахнул деньги, будто их и не было. Через полчаса он и еще пара сотрудников оформили нам все бумаги, босс расписался, целой комиссией сходили и поставили новые печати на двери. Ребята с актом ринулись к начальнику сортировки с требованием прицепить вагон к любому поезду на Фриско. Тут и рабочий день закончился.
– Ну что же, – конторщик снял нарукавники и козырек, надел пиджак и указал мне на выход, – пойдемте.
Городок, кстати, был совсем не чикага с новым йорком – натуральная одноэтажная Америка. Движуха здесь кое-какая была, но провинциально замедленная, не то что небоскребов и трамваев, даже конки завалящей не наблюдалось. Так – повозка туда, повозка сюда, неторопливые пешеходы… Городишко тысячи на три человек, по сути – скопище деревянных сараев. Разве что на улице с непременным названием Мэйнстрит сараи поприличнее и украшены вывесками. Ну и десяток-другой домов колониального или там брускового стиля насчитать можно: есть же тут какая-никакая местная элита, вот и обставились. Плоская застройка, разве что водокачка на станции да пара ветряков над колодцами давали, как говорят архитекторы, вертикальный акцент. Самый большой дом в городе, украшенный надписью «Colorado Fuel and Iron», гордо вздымался в небо аж на три этажа. И бьюсь об заклад: в мое время небоскребов здесь тоже не выросло – все точно так же, разве что вместо дерева бетон. И точно так же отъедешь миль сто-двести в сторону от мегаполиса – можно в такой депресняк угодить, похуже, чем наш Воронеж после бомбежки. Только вместо избушек –