Вскоре меня и впрямь вывели на улицу. Я сощурился, толком ничего не видя из-за яркого солнечного света, ослепившего меня, но тут же получил удар в спину. Видать, они хотели, чтоб я шел дальше. И я шел, протирая глаза и пытаясь разглядеть хоть что-то.
Знакомые улицы… Вон и площадь. Видать, нынче ярмарочный день, столько людей вокруг! Кричат лотошники, расхваливая свой товар. Смеются над забавным карликом дети. А вон и помост с двумя стражниками. Я вытер набежавшие от солнца слезы и четко увидел, где я. На Веселой площади! Там, где наказывают преступников, где рубят уши воришкам и вешают убийц.
Я остановился. И снова меня сильно толкнули в спину.
— Иди давай!
Меня привели к самому помосту и заставили подняться. Я оглянулся. Вокруг столько незнакомых лиц! И все смотрят на меня с любопытством. Сердце мое колотилось быстро-быстро. Что же со мной будет? За что меня сюда?
Мужчина в строгом одеянии развернул свиток бумаги и громко сказал:
— По решению суда города Сентимор некий Лиор из простого люда признан виновным в совершении множества дурных деяний. А именно…
Глава 16
— По решению суда города Сентимор некий Лиор из простого люда признан виновным в совершении множества дурных деяний. А именно: Лиор со сладострастными намерениями и злым умыслом посягнул на почтенную вдову по имени Бриэль, преследуя ее целомудрие. Невзирая на доброту вышеупомянутой вдовы, что приютила его, он также возжаждал ее богатств и намеревался обокрасть ее дом. Да ужаснутся все, кто слышит, что сей преступник самовольно выдал себя за золотаря без должного разрешения и принадлежности к таковому цеху. Лиор презирает священные правила ремесленников, потому оскверняет труд честных мастеровых! А еще Лиор, коварный в своей сущности, учинил злонамеренное колдовство, приманив крыс к складу с шерстью, чем учинил немалый ущерб. Исходя из всего вышесказанного, суд города Сентимор нашел Лиора виновным во всех трех преступлениях, за что приговорил его к пятидесяти плетям. Приговор будет приведен к исполнению немедленно!
— Нет! Это неправда! — закричал я. — Они лгут!
Но стражники уже схватили меня и поволокли к столбу, там ловко обвязали запястья веревкой, которая удерживала меня на месте и не давала упасть.
— Это ложь! Я не виновен! Нет! Я не хочу!
Я попытался вывернуться, чтоб посмотреть на палача, но путы были слишком коротки. Глянул вокруг и увидел лишь довольные лица горожан. Им было весело! Для них я всего лишь развлечение вроде ряженого карлика. Лишь несколько испуганных юных девиц, но и те не сводили с меня любопытных взглядов.
Я дергался, пытаясь вырваться. Мои члены сводило от ужаса в ожидании первого удара. Как это будет? Насколько больно? Нет! Не хочу! Я же не виноват! Почему они не начинают? Почему так тянут? Может, сейчас кто-то придет и скажет, что это ошибка? Есть же бургомистр! Он же, наверное, умный! Бывают же помилования!
Вдруг я увидел знакомца неподалеку от помоста. Он смотрел на меня с жалостью, потом кивнул, отвернулся и ушел. Воробей.
Тут на меня обрушился первый удар. На миг показалось, что это совсем и не больно, но едва плеть оторвалась от меня, как спину ожгло нестерпимым жаром. Чудилось, что там, позади, не узенький кровавый след, а огромная рана от затылка до поясницы. Словно с меня содрали всю кожу! Второй удар был еще больнее, как будто по открытому мясу. Я завопил во весь голос, и люди вокруг отозвались восторженными криками.
— Три! — донесся до меня чей-то холодный голос.
Новый удар. Он проломил мои кости и добрался до самого нутра. Я обмяк, повиснув на веревке.
— Четыре!
Сердце колотилось так быстро, словно хотело выскочить из терзаемого тела. Я всё еще вопил, но воздуха не хватало. Дышать больно! Я с трудом протолкнул глоток воздуха внутрь себя, но следующий удар выбил его из моей груди.
— Море ка…
Удар! Я выгнулся от боли и забыл напрочь всё слова на свете.
Миг меж падениями плети. Он настолько краток и потому бесценен. Я снова ухватился за заветные слова, пока мой разум не помутился.
— Море камней и…
Удар. Нет ничего, кроме боли. Есть только она!
— Семь!
Я стискиваю зубы до скрежета и хруста. Надо вспомнить слова, иначе…
Удар.
Вот бы провалиться в беспамятство! Я с размаху бьюсь лбом о столб, но увы…
— Восемь!
Плеть хлещет уже не по коже или мясу, она полосует меня на куски, раздирает внутренности и рвет саму душу.
— Море камней и…
Палач почему-то медлит с новым ударом, и я судорожно вспоминаю все отчимовы слова, держусь за них так крепко, как только могу.
— Девять!
Но я уже выскользнул из собственного тела. Теперь я видел, как палач медленно заносит плеть и как резко опускает, как ее кончик обвивает меня и впивается в бок, раздирая его в клочья, как разлетаются брызги моей крови, а люди внизу промакивают в ней обрывки ткани, как судорожно дергается мое тело при ударе, как натягивается впившаяся в запястья веревка, сдирая кожу. Удары следуют один за другим, размеренно, неотвратимо и страшно. Я же не выживу! Никто не выдержит столько! Значит, меня приговорили не к плетям, а к смерти.
Вокруг толпились люди: мужчины, женщины, дети, и все смотрели на то, как я умирал. Им было весело! Всякий раз, когда плеть вырывала кусок моей плоти, они радостно кричали. Каков умелец этот палач! Как ловко он управляется с хлыстом! Захочет — едва погладит кожу, а захочет — располосует надвое. И кому какое дело до страданий жертвы? Он же преступник! Все слышали приговор.
— Пятьдесят, — сказал один из стражников.
Последний удар опустился на изорванные в мясо плечи. Палач устало опустил плеть, покрутил измученной рукой, вытер пот и брызги крови с лица. Его тяжелый труд окончен, и теперь он может пойти домой, чтобы поесть и отдохнуть.
К помосту начали стекаться люди. Они все хотели заполучить кровь казненного, я тоже