На следующий день я обошел весь город, заглянул во все проулки возле кабаков и таверн, и едва начало темнеть, засел в одном из них, еле дыша от страха.
— Гони кошель, — бормотал я себе под нос. — Гони кошель. Выпрыгнуть и сказать: «Гони кошель».
От чего-то свело живот, жуть как захотелось облегчиться. Я думал, что перетерплю, но прижимало всё сильнее и сильнее. Пришлось встать, развязать веревку на портках и пустить струю. И, как назло, кто-то зашел в проулок, остановился чуть поодаль и с кряхтением присоединился ко мне. Я поскорее доделал дело, кое-как завязал узел и тоненько пропищал:
— Кони гошель!
— А? Ты че-то сказал? — отозвался пьяный мужик.
Он все еще продолжал журчать, и я растерялся. Как быть? Подождать, пока закончит, или сразу наброситься? Да и как набрасываться-то? Просто ударить кулаком? Пока я размышлял, журчание прекратилось.
— Кошель! Кошель давай! — чуть увереннее сказал я. — Монеты есть?
— Ты че, грабить меня вздумал? — удивился пьянчуга. — Я ж тебя одним пальцем…
И тут я ударил. Вслепую, как попало и даже не со всей силы, но этого хватило, чтоб мужик упал. Он разразился громкой бранью, проклиная меня, мою мать и всю мою родню, попытался встать, но оскользнулся и шлепнулся снова. Как быть? Он и не думал отдавать монеты. Значит, надо забрать их самому. Я потянулся к его поясу, чтобы нащупать кошель, но выпивоха цепко ухватил меня за руку и дернул, от чего я не удержался на ногах и повалился на него. До чего крепкая хватка! Будто клещами запястье стиснули. Я и так и сяк выкручивался, но не мог освободиться.
Как-то всё шло не так!
Мы барахтались в грязи. Он никак не мог подняться, я — вырваться. Не грабеж, а крысиная возня! И это злило. Хватит! Я ударил свободной рукой куда-то ему в бок, еще раз и еще, потом встал на колени и выдернул-таки руку.
— Да заткнись уже! — рявкнул я и ударил снова.
Мужик притих. Я наскоро ощупал его пояс — кошеля нет, проверил за пазухой — ничего. У него даже шапки не было! Тогда я стащил башмаки и ушел.
Чуть отдышавшись, я проверил добычу — самые обычные растоптанные башмаки. Такие у Ткачихи за десять медяков можно взять. Вот только кому их продать? Кто их купит? И почему у того мужика не оказалось ни одной монеты? Может, он их пропил? Да точно пропил! Вместе с шапкой!
Вот я дурак! Полез в драку ради пары старых башмаков. Но это моя первая попытка. Коров я тоже не сразу научился доить.
На другой день я снова вышел на промысел, заранее облегчившись, чтоб не попасть впросак еще раз, только выбрал другой проулок. Вчерашний кабак был из самых простых, и ходят туда люди небогатые. Откуда у таких взяться лишним монетам? Здесь местечко получше, вон, даже фонарь со свечой на двери висит.
Я просидел возле того кабака весь вечер и всё впустую. Здешним выпивохам не нужно было отходить куда-то далеко, они делали от двери один шаг и мочились прямиком в сточную канаву, проходящую вдоль дороги. Видать, для того фонарь и вывесили.
Мда, не так уж и легко кого-то ограбить. Наверное, для того плакальщицы и нужны, без них люди почему-то не ходят ночью по узким переулкам.
И вот так я провозился неделю. Башмаки, добытые в первый вечер, оказались единственной платой за мои старания. Лучше уж канавы чистить, и то больше прибытку. А еще по ночам не так безлюдно, как мне думалось, ведь золотари трудились как раз в это время. Они громыхали телегами с бочкой, собирали нечистоты из канав и выгребных ям, безо всякого стеснения обсуждали, кто больше гадит: ткачи или скорняки. Иногда проходили толпой стражники, громко оповещая окружных преступников о своем приближении. Пару раз на полном скаку пролетали всадники.
Ночью город совсем иной. Он и видится по другому, и слышится тоже. Из чужих домов доносились звуки, которые трудно заметить днем: детский плач, перебранки, драки, крики, песни, ахи и вздохи. Можно было различить даже крысиные попискивания. Хотя мы с крысоловом работали по ночам, почти всё время мы торчали внутри домов, а когда возвращались, я выматывался настолько, что хотел лишь свалиться где-нибудь и уснуть.
Когда я шел к сиротскому дому после очередной пустой вылазки, меня остановили двое парней.
— Этот вроде?
— Кто ж знает!
Я похлопал себя по поясу и груди, показывая, что нигде не звенит.
— Чернушек нет, — поспешил сказать я, чтоб они поняли, что я свой.
Они будто и не слышали.
— Ты Хворый из Воробьева гнезда?
— Ну я.
— Пойдем! Угорь с тобой поговорить хочет.
Глава 21
— Угорь с тобой поговорить хочет.
У меня подкосились ноги. Почему? Откуда он про меня знает? Неужто тот пьянчуга всем разболтал, как у него башмаки украли? Я думал, он не вспомнит об этом, решит, что пропил их вместе с шапкой. А как Угорь наказывает тех, кто промышляет в Сентиморе и не платит крыто? Он даже Воробья избил. И зачем я сказал, что Хворый — это я? Нет бы соврать!
— Ка-какой Угорь? — проблеял я. — Не знаю никакого Угря.
Один парень рассмеялся, схватил меня сзади за шею и надавил:
— Идем-идем! Заодно и познакомишься.
Вот только давил он слабовато, я даже не качнулся.
— Эй, Хворый, не дури! — воскликнул он. — Горшок, а ты чего стоишь? Держи его.
Они оба навалились на меня со всей силы. Я мог выдержать их напор, но поддался, всё равно же хотел с Угрем встретиться ради печати. Жаль, что ум мой был не в ладах с сердцем. Умом я понимал, что знакомства с ним никак никак не избежать, так почему бы и не сейчас, а сердце трепетало, как у всполошенного зайца,