Четверо в Кельне Декабрь 2001-го. Кельн
Моисей Пустынник уже привык встречать новые вехи жизни по европейскому календарю. Вторую зиму он проводил у берегов реки Рейн в компании трех мужчин, с которыми он преодолел путь от Мазари-Шарифа до Кельна. Собственно и дело, ради которого они здесь, должно было сверяться по местным часам.
Каждый готовился по-своему. Могучий Карат стал футбольным болельщиком. Мухаммед-Профессор, ловко освоивший немецкую речь, даже насмехался над более молодым спутником — Карат с трудом перемалывал камни немецких слов в быту, но зато все телепередачи про футбол стремился перевести боевым товарищам с тщанием синхрониста, в подробностях. Он прибавил в весе, оплыл в бочках, несмотря на ежедневные физические упражнения на стройке, куда он устроился работать. Эта работа тоже была связана с прекрасной, увлекшей его игрой, — в Кельне к чемпионату мира перестраивали стадион. Впрочем, кроме прибавки в весе и увлечения футболом, за три года в могучем Карате иных изменений не наблюдалось, так что руководитель группы боевиков Черный Саат был за него спокоен.
Черный Саат — единственный из группы — не устраивался здесь на работу. Саата вызывали в собес, грозили урезать ему пособие, если он не займется хоть каким-то общественно полезным трудом, к примеру уборкой улиц, но один опытный в эмигрантских делах сосед-еврей подсказал, как избежать напасти. «Пастух, смотрящий за стадом, не косит траву», — сказал высокомерный пуштун, объясняя товарищам по оружию нежелание искать работу.
Саат был уверен, что с высшей помощью справится с осуществлением возложенной на него земной миссии. Если только Моисей Пустынник не…
Моисей Пустынник в день 28 декабря 2001 года от Рождества Христова был выходным. Первым из всей группы устроившись на работу, он, несмотря на преклонный возраст, не только удержался на службе, но и получил повышение! Другому бы на его месте позавидовали и уже строили бы козни, но… Отчего-то и немецкому начальству, и разношерстному интернационалу чернорабочих на стадионе было совершенно ясно, что этот старик-чужестранец, исполненный из сплава порядочности и достоинства, имеет высшее право руководить, не нарушая тайной иерархии немецкой государственной машины. И Моисей Пустынник уже руководил бригадой, обслуживающей покрытия футбольных полей. Он даже предложил устроить к себе Черного Саата, но тот, как уже было сказано, отказался. Тогда не только Мухаммед-Профессор, но даже Карат, обычно тугой на возражения командиру, выразил удивление этим отказом. Из соображений конспирации они, находясь в четырех стенах, категорически не говорили о предстоящем деле, но тут могучий бородач, разведя руками, спросил, не самый ли надежный путь к осуществлению плана предлагает многомудрый Моисей Пустынник. Черный Саат прервал его:
— Не пришло время волу учить пахаря! Не пришло время пахарю наставлять муллу. Не пришло время мулле поучать пророка! — резко произнес он.
Керим и Мухаммед-Профессор обернулись к Моисею, но тот и бровью не повел.
Потом, когда Мухаммед-Профессор оказался с Моисеем на улице, тет-а-тет, он попросил объяснения этому молчанию.
— Не вол пашет землю и не мулла. Ты и я — землепашцы, не Саат. А небо — оно такое же, как земля. Не станем торопиться вспахивать небо, не завершив земную пашню.
За годы Мухаммед-Профессор научился понимать Пустынника. После этого разговора инженеру надолго пришла ясность в деле и успокоение сомнений за свое место в нем.
Как ни странно (впрочем, странно для того, кто не видит связи между явлениями внутренними и событиями внешними), после этого Мухаммеда-Профессора оставил страх увольнения со службы, куда его только-только устроили по протекции знакомых из синагоги — в маленькой фирме, занимающейся торговлей химикатами, ловкий хозяин из города Одессы то и дело пугал Профессора, что заменит его хорошенькой девчонкой, как только найдет такую, чтобы еще разбиралась в химии. Афганец принимал угрозы за чистую монету (так что Карат, слушая жалобы товарища, даже предлагал свернуть нечестивому шею, но не мог ответить на вопрос, что же будет с фирмой после ужасной гибели одессита) — но после разговора с Пустынником вдруг снова ощутил утерянное в Европе чувство, что не воля хозяина и не воля Саата, а иная, более сильная воля ведет кистью его судьбы по листу жизни…
Миронов и Раф готовят удар 5 декабря 2001-го. Москва
Миронов был увлечен динамикой операции. Медведя в берлоге удалось разворошить, так что вот-вот могла показаться его злая морда. Подарок полковника Куроя оказался и впрямь бесценен. Из родственников Чары можно было бы составить отдельную спецслужбу. Хорошо, когда нужды рода ставятся выше интересов государства, а желание услужить родственнику превосходит страх. Одно удовольствие пользоваться таким семейным МОССАДом.
Андреич знал, что раджеповцы ищут некоего кавказца, замешанного в наркоделах КНБ с талибами, и что на носу большая чистка в рядах местных чекистов. Но главная новость пришла от генерала Дустума. Да, разумный узбек оправдал надежду Миронова, когда не нашел большого греха в том, чтобы по просьбе хорошего человека из Ташкента поручить своему помощнику скинуть на некий адрес сообщение о пакистанце Ахмаде Джамшине, проявившем интерес к его пленнику. Зачем да почему — об этом Дустума не спрашивали, он и не указал.
Миронов, как ни жаль было расставаться с долларами, перевел на указанный счет деньги. Теперь, согласно его плану, предстояло взяться за этого Джамшина. Но тут начались неловкости.
Получить у ребят, работавших по Пакистану, справку на Ахмада Джамшина оказалось не сложно и не дорого, но многого Андреичу эта справка не дала. Сотрудник разведки, занимавшийся СССР перед самым его развалом, потом Грузией, потом Чечней, теперь сидит в Ашхабаде. Задачи не выявлены. Ашхабадские контакты не установлены — это в компетенции смежников. Все последние года поддерживал активные связи с лидерами исламистских группировок в Афганистане.
— Не исламистских группировок, а террористической сетевой структуры, — Миронов не преминул поучить бывшего слушателя.
Смежниками в Туркмении, вопреки пышным заверениям, данным ими Шарифу, вообще попользоваться не удалось.
— Что теперь? Не выкрадывать же этого Джамшина из его посольства? — спросил Раф на очередном военном совете. По его мнению, их домотканное следствие зашло в тупик, идти дальше против такого ветра будет не по силам. — Да что вы, Андрей Андреевич! Чего я боюсь? Боюсь пенсии. Пенсия развивает склонность к идеализму. «Наши» и пальцем не пошевелят на чужом поле. Ни за Васю, ни за меня, ни за честь мундира. Ни за Родину, прости господи… Хорошо, что я буддист. Здесь еще порвали бы на куски, а там… Не СССР. Да и тогда… Вскрывать пора. По полной. А иначе закроют вас, как Васю закрыли.
— Рано вскрывать. К кому пойдешь?