Раф развел руками:
— Может быть, вам его на чай в Москву пригласить? В интимную атмосферу квартиры?
— Не насмехайся. Можно и на чай. Только он нам там нужен. А то сюда приедет, испугается и сразу в оппозиционеры подастся. Партию создаст. А нам что толку?
— Не хотите освобождать народ от тирана?
— Неблагодарное это дело. И Богу не угодное. Вся история — это процесс освобождения человека от тирании и все большего его закрепощения. Нельзя бежать по болоту. Мы с тобой сколько тираний повергли, и что?
Раф не понял, шутит ли сейчас сам Андрей Андреевич, или говорит всерьез…
— Хорошо еще, что Бог предусмотрел черную дыру в Гиндукуше. Кто туда со своей ересью освободительной сунется, тому кирдык. Нет, пусть Назаров там сидит. Мы ему предложим обмен и помощь. Молодец, боец Шарифулин!
— Нам есть что менять, кроме Логинова?
— Есть что! — Андреич выложил перед собой мозолистую ладонь и медленно сжал ее в кулак. Козырей без Логинова у него пока не было…
Миронова предупреждают Декабрь 2001-го. Москва
…Не успел Миронов изложить Рафу озарившую его идею шантажа турменского министра, как его отвлек телефон. Позвонил взволнованный сосед, которому он поручил приглядывать за квартирой. Сосед передал, что на ответчике оставил сообщение некто Михал Михалыч, который сказал, чтобы поостеречься изволили, поскольку забрались по неведению в чужие дела и теперь на них сверху запрос поступил. «Что за запрос, не сказали, — сообщил сосед, — да вы наверняка сами знаете. С вами всегда так».
— Знаю, знаю! Не гавкающая собака опасна, а та, что молча кидается, — успокоил его Миронов. Но после разговора сам дозвонился Михал Михалычу, предварительно поменяв в мобильном сим-карту. Раф внимательно следил за мироновскими руками и лицом. В нем он обнаружил нечто новое, окончательное, как окончателен валун.
Михал Михалыч, а по жизни Петя Мишин, тоже был из «слушателей». Мишин по пустякам не звонил, не имел такой привычки. Из разговора Андреича с Мишиным Шариф сперва узнал, что завод «Кристалл» перекупили чеченцы и теперь пора доверять здоровье физикам из Черноголовки, знающим толк в фильтрах. Здесь было достигнуто очень важное для разговора изначальное взаимопонимание. Дальше Миронов только слушал, переспрашивая лишь «кто» и «от кого». Потом поблагодарил.
— Ладно, проставлюсь. Если не при жизни, то на собственных поминках.
— На хрен вам эти туркмены, Андрей Андреевич! Они же у нас снизу доверху всех проплатили. Зачем вам такие проблемы на своей земле! Бросьте вы своих заказчиков, пока не поздно. Такая у нас страна теперь, — посоветовал Мишин.
Но Раф этого не слышал.
— Нам сели на хвост. Вот как, — отвечая на молчаливый вопрос Шарифа, резко выдохнул полковник, окончив разговор, — Михаил говорит, туркмены здесь наверху выясняют, кто за полковником Мироновым стоит. Кукловода ищут. Просили принять срочные меры, чтобы частные интересы некоторых лиц не мешали дружеским отношениям государств. Чисто работают. Михаил и сам уверен, что я из-за бизнеса влез, что какую-то фирму пробиваю. Говорит, домашний на прослушку взят.
— Нашими?
— Нашими. На беседу могут пригласить. По старой памяти…
— Если найдут. Балашова тоже?
Миронов задумался.
— Береги, береги Балашова, как зеницу ока. Он еще переменит всю историю нашего жизнеописания. Еще Карл Маркс учил, что на дуге кризиса мысль как производительная сила выше лопаты, а Фридрих Энгельс потом выхолостил…
— Вы Балашова сперва разыщите. Ни его, ни девицы. От моего частника ушел! — решительно проигнорировал Маркса и Энгельса Раф.
— Найдутся, — небрежно отмел сказанное полковник.
Раф понял, что Андреич щупает словами с разных сторон некую важную мысль, за которой сам он следовать не может. А вообще может? Дальше, за Андреичем? Не пришла ли пора прощаться? Пока и ему на хвост не сели. «В конце концов, — подумал Раф, — нельзя привязывать свою жизнь ни к чьей чужой зацепочке. Не для того Бог, которого нет, вычленил мое тело из теста биомассы». Подумал — и вспомнил о Леночке его беззаботной, о его зацепочке. Усмехнулся. Нет, никому не дано жить без привязи. Прощаться ли, нет ли, только Балашова он сбережет. И Машу. Зачем? Почему именно их? Пустей нет вопроса.
Миронова звонок Мишина озаботил, но не огорошил. После появления в Ашхабаде нукера Ютова ему уже стало ясно, что карты раскрыты, игра пошла ва-банк. Впрочем, та ясность была достижением мозга, а теперь о подходе вражеского войска возвестил церковный колокол. И, взглянув со смотровой вышки в синюю даль, перекатывающуюся валами, он различил знак. Знак конца жизни.
Один сапер из коряков рассказал Миронову о знаке еще в Кабуле. Если появится такой знак, его не спутаешь ни с каким иным знаком. Он прост и полон. «Если увидишь его, пугаться не надо. Не отпускай его от себя. Пока помнишь о нем, живить живи, но как отпустишь, или, еще хуже, изгонишь по нетрезвому делу — все, смерть обидится и заберет тебя. Она женщина, к ней без внимания нельзя. Скажет, я тебе знак показывала, а ты вот как…»
Сапер прожил после рассказа не больше двух недель. Возле Кундуза, понапившись пьян, разорвался на мине.
— А ты сам его видел? — спросил за тем разговором предсмертным Миронов, но тот не ответил, только глаза затяжелели медными бляхами.
Теперь пришел его черед. Это старость. Простая и полная. Не оставляющая вопросов. Заполняющая тебя собой, пугающая заговором, что не дай тебе бог от нее отвлечься. Андреич больше смерти боялся наступления этого момента — встречи со знаком смерти, от которого нельзя отвлечься. Вериги, которые нельзя сбросить. Целибат, который нельзя снять… А вот он пришел, и все осталось по-прежнему. И стало ему не по себе. Вот что угадал в нем Раф Шарифулин. Вот за чем не захотел следовать.
Джудда уходит в Москву 7 декабря 2001-го. Ашхабад
Рустама спас «Москвич», по неясной причине заглохший по пути. Ну не стрелять же офицеру-водителю в попутчика прямо так, на миру… Перед тем как ингуша взял милицейский кордон, он как раз спешил мыслью в родные края, чтобы успеть «принять» те дела Руслана Ютова, которые еще можно было принять, пока другие не запрыгнули на скакуна, оставшегося без всадника. Ведь не потехи ради сам Аллах направил старика к нему за старания его.
А тем временем Джудда боролся с астмой. Приступы сиплого кашля и удушья имели известную ему причину и случались с чрезвычайной редкостью. Недуг приходил к нему, когда цель была видна, но путь к ней лежал через пропасть. И рукой