— Моих я оставляю, Андрей Андреич. Нам резерв нужен. И так уже… Сейчас туркмены наседают, за ними другая рать придет… И так вон уже, история с нежданными гостями на московских квартирах в третий раз оборачивается совсем не карломарксовой формулой о фарсе. То с Ютовым, то с назаровскими туркменами, нынче вот эти тараканы поперли. У вас «друзей» теперь много. Вы их разморозили, теперь нахлынут. Охота была вам всякую нечисть на себя тянуть… От слов «на старости лет» Шариф воздержался.
— А что ты хочешь? Какие туркмены, такие и истории. Что сделать, если они другого не умеют, кроме как нас на квартирах искать, по домовым книгам. А мы другого не хотим, кроме как с ними договариваться на взаимовыгодных условиях. Мы же самый умный спецназ в мире!
И тут Раф спросил, что делать с Балашовым. Спросил с прищуром, растягивая слова, ради какой-то своей проверки, поскольку про себя уже решил: Балашова не отдавать ни при каком раскладе, ни для какого торга. Миронов им нужен? Пусть и отвечает, если на такой край выйдет дело. Шариф порешил так не ради Балашова, а вспомнив о девушке Маше, странным рикошетом отдающей в память мыслью о его собственной любимице. Но Миронов, тоже не торопясь с ответом, произнес, наконец: «На меня стрелки. Сам поеду. Писатель у нас реликтовый, и так много на себя принял».
Раф впервые за долгое время с благодарностью взглянул на Андреича. Может быть, вообще впервые…
Стрелка с Аллаковым 9 декабря 2001-го. Москва
Стрелка состоялась в семь вечера в кафе «Огонек» у трех вокзалов. Солнцевские, от «таксиста», приехали за час на трех джипах. Они были первыми. Машины оставили прямо на Комсомольском проспекте, но не рядком, а с большими пробелами, как редкие зубы. Народ подъехал серьезный — были бандиты-боксеры братья Лагутниковы. Стекляшка кафе была свободна от посетителей, на двери висела красная табличка «Учет». Хозяин Миша распустил персонал, но сам остался, накрыл столы. В подсобке ждали Андрей Андреич и два собровца с автоматами. Автоматчики были выданы Миронову одним из «бывших слушателей» на особый случай. Рожи у собровцев были такие, что, казалось, им никаких калашей не требуется для победы над врагом.
Еще две «девятки» стояли за стекляшкой, в неприметном аппендиксе, куда, не зная, не заедешь с проспекта. Там сидели «галоши» под охраной «таксиста».
Тит Терентич выставил Аллакову «чеченцев». Тех чеченцев, которые желали дружить с его милицией. Зная, против кого война, можно было бы и посильнее бригаду подвязать, но «чеченцы» — оружие универсальное, их все знают. Знают, что, если приехали, будут насмерть на своем стоять. Вот и пусть стоят, рассудил Милиционер.
Аллаков напомнил было об ОМОНе для завоевания уважения, но Милиционер отказался — совсем уже ашхабадцы с ума посходили, решили, что в Москве полный беспредел и отсутствие правового и национального сознания! Хорош был бы он на сходке Титычей, с ОМОНом против каких-то чурок!
Чеченцы в отличие от солнцевских подкатили с опозданием на десять минут. Два джипа въехали прямо на тротуар, встали вплотную к кафе. БМВ и «девятка», напоминавшая «мокрым асфальтом» разгульные девяностые, устроились на проспекте с тыла. «Чеченцев» было не много. Украинец, русский и четверо настоящих горцев первыми зашли в кафе и, не смущаясь, заняли позиции по углам. Затем в сопровождении двух бойцов появился «разводящий» по кличке Хан. Полковник Аллаков ожидал в БМВ. Мобильный телефон пребывал в режиме постоянной связи с Ханом.
И тут только выставил свои фигуры Раф. Две «Волги», черная и серая, прибыли без спешки к месту стрелки. Одна плотно подперла «девятку», но не носом, а бортом, сохраняя готовность немедленно отъехать. Другая пристроилась чуть спереди, меж «паджерами» солнцевских. Из нее выпростался Шариф, а с ним еще трое мужчин. От бронежилетов под куртками они казались могучими в обхвате. Одним из этих мужчин был писатель Балашов.
Полковник Аллаков сплюнул жевательный табак прямо под ноги, на прорезиненный коврик. Под ложечкой подсасывало опасение, что Милиционер выписал ему второй состав, а это нехорошо, несолидно. Впрочем, чеченцы держались уверенно, нагло… Но полковник нервничал, и это чувствовали его телохранители из службы охраны посольства. И держали наготове «кехлер-кохи», тревожно вглядываясь в вечереющий воздух Москвы…
Балашова некоторое время воспринимали как ненужную деталь интерьера его собственной квартиры. Его заметили, только когда он громко застонал после попытки подать голос — челюсть отозвалась острой болью. Напарник «таксиста» подошел, узловатыми пальцами нащупал желвак на скуле, молча, жестом, повелел Игорю открыть рот, мгновенным движением засунул меж челюстями руку и дернул вниз и вбок. Зубы кляцнули, но пальцы успели выскочить из капкана. Больше не болело. После этого про хозяина снова забыли, ругались меж собой, а он только и глядел на участкового Рябова. Потом и тот ушел, унося тоску и злобу на сердце. И тут Балашов осознал, что и сам может встать и уйти из собственной квартиры и никто его не остановит, и никому он больше не нужен. Одиночество в остроконечной позолоченной шапке мерно прошло перед его взглядом. Оно звало за собой. Настойчиво, холодно, как осень. И Балашов дозвонился до Рафа и уговорил, уговорил того взять с собой. В опасность. Оправдывающую и даже исчерпывающую. Так он оказался участником стрелки.
Когда в стекляшке появился Раф, Хан выкрикнул:
— Кто старший тут?! Стадо большое, пастуха нет!
Он вызывал соперников на быструю откровенность, поскольку так и не знал наверное, с кем имеет дело — то ли бандитская «крыша» понаехала, а спецами усилена, то ли, наоборот, чистые силовики «крышуют», а бандитов для маскировки взяли.
— Со мной говорить будешь. Садись, время есть. И место теплое, — отозвался один из братьев Лагутниковых и указал Хану на место напротив, через стол. Рядом с чеченцем, по сторонам, сели двое из его спутников. У обоих из-под пиджаков откровенно выглядывали рукоятки пистолетов.
Раф подсел к их столу.
— Вы чьи? Вы зачем воду мутите? — приступил к разведке боем Хан.
— Мы-то здесь свои, родные. А вот вы за чужую беду впряглись, — спокойно ответил Лагутников. По его сбитым, цвета вареной креветки, губам не понять было, то ли он усмехается, то