Наконец тяжёлая дверь поддалась. И, стоило только появиться крошечной щели между створкой и рамой, как оттуда выпорхнула крошечная ярко-жёлтая птица.
Канарейка. Настоящая канарейка – потрёпанная, но вполне живая.
Она сделала круг под потолком, поставила чёрно-белую кляксу прямо посередине дорогой столешницы и спикировала часовщику на плечо.
Морган наблюдал за ней во все глаза.
– Значит, насчёт птичек была не метафора?
– Как знать, – усмехнулся Уилки и дёрнул подбородком, указывая на сейф: – Открывай до конца.
Внутри он хозяйничал уже сам. Из многочисленных коробок, папок и файлов его заинтересовало одно тонкое дело в пухлой обложке из красной кожи, сплющенное под огромным металлическим контейнером, небольшая шкатулка из полированного дерева и связка писем. Письма он сунул Моргану, остальное зажал под мышкой и настойчиво потянул к двери:
– Идём. Я взял то, за чем явился, а стычка нам сейчас ни к чему. Мы с Шасс-Маре хорошо их потрепали, но я бы предпочёл встречу с крысами на открытом воздухе, а не в железной коробке. Которая, попрошу заметить, на две трети ушла в разлом.
Настроение у него, похоже, изрядно улучшилось. Выбираться обратно было куда как легче. Во-первых, пусть лифт изнутри оброс водорослями и двигался рывками, но зато железо уже не так давило. Во-вторых, почему-то опустел холл. Входные двери были закрыты, однако часовщика это не смутило: одного взгляда из-под ресниц хватило, чтобы стеклянные вставки разлетелись хрусткой мелкой крошкой.
На улице Уилки соизволил отпустить руку Моргана, но тот по-прежнему чувствовал себя привязанным. Даже когда «шерли» выехала на дорогу.
В голове крутились десятки вопросов, один глупее другого.
Если часовщик не любит металл, то как ездит в автомобиле? Неужели никто из тех, с кем сотрудничает Кристин, не замечает, что она не стареет? Кто проектирует и строит для «Нового мира» все эти дурацкие здания? Зачем такая большая стоянка, если нет ни одной машины?
Наконец, знает ли отец, что творится в его обожаемом фонде?
– Останови здесь, – потребовал вдруг Уилки.
Пришлось съехать на обочину и припарковаться у безымянного бара, естественно закрытого. Отсюда всё ещё было видно здание «Нового мира», расположенное в низине. Хлопнула дверца машины. Часовщик вышел на обочину и соединил под углом большие и указательные пальцы обеих рук так, чтобы видеть офис как через рамку, а затем улыбнулся – очень недобро.
Одну очень долгую секунду не происходило совсем ничего. А затем квадратный километр асфальта вдруг начал стремительно зеленеть и вспучиваться буграми, от края к середине. Эта волна чуть замерла под стенами офиса, а затем хлынула вверх, к самой крыше, частью окрашиваясь в алый и рыжий.
Морган поперхнулся и отчётливо пожалел, что в багажнике нет бинокля.
– Что там творится такое?
– Тимьян, – последовал малопонятный ответ. – Клевер. Ядовитый плющ. Девичий виноград. Камнеломка. Вереск. Полынь. Кислица. Луговой шафран. В общем, то, что я люблю. Правда, сомневаюсь, что крыски оценят. Но я ведь не для них стараюсь, верно?
– Ещё бы, – слетело с языка. – Только зачем мы с таким трудом проникали внутрь, если ты можешь что-то сделать и снаружи?
Уилки скрипуче рассмеялся; сейчас он сиял так, что ни грязь, ни седина не имели значения. Облаком расходился в январском воздухе аромат летнего разнотравья и мёда.
Моргана повело – резко и сильно, как от глотка яда или крепкого, горячего, сладкого коктейля.
Запах, который можно вдыхать вечно; свет, куда тянет – до одури, до зуда в костях – окунуться целиком. Или хотя бы шагнуть, преодолевая сопротивление стремительно теплеющего зимнего ветра, ткнуться лбом в плечо, запустить руки под распахнутый плащ, обнять до хруста рёбер.
«Вот только чьих рёбер?»
Мысль слегка отрезвила.
– Сломать монолит не так уж легко, особенно если хочешь сделать это тихо, – произнёс Уилки после короткой запинки и отступил, на ходу застёгивая пуговицы и тускнея. На скулах сквозь пятна сажи или пыли проступал едва заметный румянец. – Но если подточить его изнутри, образовать пустоты… Понимаешь? К тому же нужно было забрать храбрую птичку, которая столько для меня сделала.
Минутное наваждение схлынуло, оставляя чувство неловкости, кажется обоюдное. Морган чувствовал себя так, словно мозги ему перепахали гипнотическим излучением. Возвращение к норме ощущалось болезненно, и пальцы всё ещё горели от желания касаться.
«Интересно, так себя чувствовали дети, которых танцы фейри уводили в холмы?»
– Да, кстати. А где сейчас канарейка? Я не заметил, когда она пропала, – заговорил Морган, через силу улыбаясь.
Его не отпускало ощущение, что сейчас, в этот самый момент, течение жизни могло сменить русло или даже повернуть вспять, а он поддался слабости и оставил всё как есть.
Или оба они поддались?
– Вернулась в сад, полагаю, – неласково ответил часовщик, ровным счётом ничего не объясняя. Плечи его были немного сгорблены. – Спрашивай ещё, пока мне не надоело отвечать.
– Хорошо, – мгновенно сориентировался он и выбрал из всех вопросов наиболее безопасный. – Если ты боишься металла, то как передвигаешься в машине?
– Автомобиль вообще-то не глухая коробка из холодного железа. Но сомневаюсь, что ты поймёшь, – произнёс Уилки и отвернулся наконец от офиса.
«Наверное, пресытился видом плодов своей мести».
– А…
– Всё. Надоело. Но, если желаешь, можешь посмотреть, из-за чего, собственно, мы рисковали, – милостиво разрешил он.
– Мы рисковали?
– Ты рисковал, если говорить конкретнее.
Уточнять дальше расхотелось.
В сплющенной красной папке оказалась небольшая подборка документов. В основном правоутверждающие бумаги на собственность, в том числе на часовую башню, план-проект строительства экопарка и карта на очень тонкой бумаге вроде пергаментной, где розовыми чернилами были обведены некоторые фрагменты.
– Разломы, – сразу резюмировал Уилки, окинув её беглым взглядом. – Похоже, они уже больше двадцати лет прибирают к рукам здания, построенные на опасных местах. А я-то ещё думал, почему совету вздумалось переносить госпиталь…
– А можно я заберу эти документы? – набравшись наглости, попросил Морган.
– Зачем?
– Отдам сестре или Кэндл. Они могут что-то сделать по юридической части.
– Забирай, – великодушно разрешил часовщик и перешёл к связке писем.
Впрочем, содержание его явно разочаровало. В основном дело касалось планов по бизнес-центру и экопарку. Несколько раз упоминался мистер Диксон, но исключительно косвенно, сам он нигде не подписывался. Чаще мелькали Гриффит и его адвокат, Уэст. Ничего нового там не оказалось. Разве что одно послание девятилетней давности представляло некоторый интерес: Гриффит просил Костнера «покрепче привязать упрямца Годфри к проекту, пока всё не вскрылось, потому что саботаж со стороны власти никому не нужен». Действовать предлагалось через секретаря.
Накатило облегчение.
«Даже если Гвен сумеет протолкнуть иск, а Сэм поднимет шумиху, по отцу это ударит не слишком сильно.