На столе Федор оставил покупки: пару судков, глиняный горшочек, закрытый промасленной бумагой, и пакет, одуряюще пахнущий выпечкой.
В животе заурчало. Мира ничего не ела со вчерашнего дня.
- Вот тут… - Владимир показал на стол. – И посуда… - Он махнул рукой в сторону буфета. – Разберешься? Прислуги нет, извини.
- Разберусь, - ответила Мира. – Спасибо.
- Поговорим потом, хорошо? Я пойду, матушка волнуется. Она ничего не скажет, но я знаю. Успокоить надо. Понимаешь?
- Понимаю, - согласилась она.
И поймала себя на том, что завидует. Ее матушке никогда-то дела не было, чем занята дочь. Мигрень. Вечная мигрень…
- Только не уходи, - попросил Владимир. – Я дверь запирать не буду, но не уходи. Не думай, что помешаешь. Это мой выбор.
Мира промолчала, так как оставаться не собиралась. Поест – это да. Потому что голодна до безумия. А дальше…
- Мира… - Владимир вдруг очутился совсем рядом. Не коснулся, но… - Мира, я не отступлю. И если ты уйдешь, если с тобой что-то случится… будет сложнее. Но и только. Это никак не поменяет моего отношения к ситуации. Поэтому пообещай, что останешься.
- Клятву дать? – усмехнулась Мира. – На крови?
Как же тяжело смотреть ему в глаза и играть безразличие! И так хочется отступить, сделать шаг назад, но ноги словно приросли к полу. А в пронзительно-голубых глазах… нежность? И кажется, что Владимир вот-вот коснется губами губ.
А еще он – менталист. Это Мира помнила. Потому заморгала часто и отвела взгляд. Может, он и не пытается ей что-то внушить, но ложь почувствует.
- Хорошо, я останусь, - сказала она. – Только ты… возвращайся.
- Да. Утром…
- Нет, сегодня. То есть… - Она перевела дыхание. – С матушкой поговоришь, и возвращайся. Пожалуйста. Мне страшно.
Если сейчас Владимир повторит, что здесь безопасно, что опасаться нечего…
- Хорошо, - кивнул он. – Вернусь. Ты поешь, и ванну прими. Чувствуй себя, как дома.
Он так и не коснулся Миры. Не улыбнулся ей. Вышел из кухни. И Мира слышала, как хлопнула входная дверь.
Она прислушалась к наступившей тишине. Там, где Мира снимает комнаты, о такой роскоши, как тишина, можно только мечтать. Актрисам платят немного. Приличное жилье, платья, драгоценности – это все от покровителей. Нет, деньги у Миры имелись, наследство князя. Но она это скрывала, жила на жалование. А на него квартиру в хорошем доме не снимешь. Чтоб тишина, и вода горячая в кране, и кухня…
Есть хотелось сильнее, чем мыться. В судках Мира обнаружила суп и кашу, в горшке – ломти жареного мяса, еще не остывшего. Первый голод утоляла жадно, не перекладывая еду в тарелки. Все одно, никто не видит. И, вцепившись зубами в теплую булку, вдруг заплакала.
Вспомнилось… Как после побега, проведя в дороге двое суток, очутилась в незнакомом месте. Денег не было, от голода и усталости темнело в глазах. Идти – некуда. И в голове – пусто. Даже страха тогда Мира не испытывала. Ей казалось, что жизнь закончилась. Без Вольки ее нет.
Но вот так, чтобы с моста прыгнуть или под поезд – нет. О таком она не думала. Полагала, что боги решат, жить ей или умереть.
Боги и решили. Вернее, богиня Жива. К ее капищу привела Миру дорога. Столб высотой в человеческий рост, с привязанными к нему липовыми вениками. И родник рядом.
Вода из родника утолила жажду, но не голод. Умывшись, Мира отдала богине последнее, что у нее оставалось – серебряное колечко, подаренное Волькой. Не такие дары Живе приносят, но Мира – от чистого сердца. И с просьбой, даже мольбой о помощи.
Жива дар приняла, исчезло колечко на алтарном камне. Сама не показалась, но прислала к капищу пожилую женщину. В платье не богатом, но и не бедном. И в шляпке с вуалью.
Женщина та Миру и пожалела, пригласила к себе, накормила. Вот и вспомнилось, что тогда Мира ела так же жадно, глотая слезы. Думалось, что это Волька помог, ведь его подарок приняла богиня. И сейчас – тоже он.
Мира заставила себя положить ложку. После доест. И отправилась за чистой одеждой к шкафу. Рубашку нашла, длинную, ей до коленей. И халат. В тот можно завернуться целиком, как в одеяло. Если позволили, почему бы нет?
В ванне Мира чуть не уснула. Но все же справилась, и рубашку на себя натянула, и в халат облачилась. О носках вот… не подумала. И босиком отправилась на кухню, ставить чайник. Булки лучше с чаем есть.
На кухне хозяйничал Владимир. На столе появились тарелки и чашки, столовые приборы. И еды прибавилось. Не покупной, домашней. На блюдце – тонкие ломтики ветчины и сыра. Овощной салат в миске. Блины с начинкой. Баночки с медом и вареньем. На плите шумел чайник.
- Матушка? – спросила Мира, присаживаясь на табурет.
Владимир кивнул, ополаскивая заварочный чайник. Не обернулся. Мира не застала его врасплох.
- Ты там посмотри, в комнате, - сказал Владимир. – Матушка и одежду передала. Марьяна не все забрала.
- Марьяна…
- Жена Влада, - пояснил он. – Владислава.
- А, да, я слышала, - вспомнила Мира. – Он женился.
- Ага, - согласился Владимир. – Поперед старшего брата пролез.
- А ты…
Мира хотела спросить, отчего Владимир не женился, но вовремя спохватилась. Ей, конечно, интересно, но… как-то стыдно, что ли… Да и права она не имеет о личной жизни расспрашивать.
Владимир хмыкнул. Ополоснул чайник кипятком.
- Я не…
Мира опять замолчала. И почему она должна оправдываться?
- А я, Мир-р-ра… - Отчего-то буква «р» в ее имени получилась раскатистой, грохочущей. Владимир звякнул крышечкой от чайника. – Однолюб.
Он, наконец, посмотрел на нее, и Мира поежилась. Халат плотнее затянула. Не испугалась она, вовсе нет. Просто…
- Ты мне объяснения задолжала, - заявил Владимир. – Хочу услышать твою версию о том, что произошло пятнадцать лет назад.
Да, неприятно. Собственно, Мира догадывалась, что он захочет узнать. И, наверное, придется говорить правду. Ложь он почувствует.
Глава 7
Глава седьмая, в которой Владимир ощущает себя бестолочью
Матушка встретила Владимира спокойно, даже безмятежно. И он занервничал, памятуя, что ничем-то хорошим такое не заканчивалось, если повод для