— Смотри, что у меня есть.
Два еще слипшихся полуоткрытых глаза приветствовали его. Испуганный котенок бил лапами в воздухе, стремясь вырваться из цепких рук девчонки.
— Откуда это? — спросил брат, беря котенка на руки и гладя по носу.
— Он был за курятником. Я взяла его тайком от кошки.
— За курятником? — подскочил он. — Ката, е-мое!
И бросился из дома прямо в красных клетчатых семейниках и черной футболке с надписью «Металлика». Поднимая пыль босыми ногами, он бежал к проволочной сетке, под которой, распластавшись, как жвачка, пыталась пролезть кошка, не обращая внимания на кур, в панике хлопающих крыльями.
— Пошла, тварь! Прочь отсюда, паршивая кошка!
Выпученные, бешеные глаза Патрисио встретились с кошачьими за мгновенье до удара ногой, который перебросил ее через котят, в ужасе жавшихся в углу курятника и едва державших головы, но изо всех сил шипевших.
Катита в слезах колотила его кулачонками по спине, как будто горошины отскакивали, Патрушка, гадкий! Ненавижу тебя! А через два часа спрашивала, какое имя для котенка ему больше нравится — Пятныш или Маслик, смотри, он весь беленький с черными пятнами, похоже на масло, которое вчера не убрали в холодильник, и его облепили мухи, оба умирают со смеху, Патрисио размахивает ножом в масле и мухах, сестра с визгом убегает, за ними несется котенок, опрокидывая чашки, теряя блох, потихоньку подрастая, а между тем его мать снова понесла и вернулась на прежнее место охоты.
* * *
С Каталиной мама проделывала то, чему Патрисио очень завидовал. Она обнимала ее всем телом и говорила, дуй, малышка, дуй сильнее, выдувай из себя эту гадость, отдай ее мне. Она клала руку на лоб дочери, глубоко вдыхала и просила Бога, чтобы болезнь вышла из девочки и вошла в нее саму. Думала, если нужно, чтобы кто-то страдал, пусть лучше это будет она, а не ребенок. Этот акт любви вызывал рыдания Каталины, не от нежности, а от страха. Я не хочу, чтобы ты умирала, мама, всхлипывала она, рыдая навзрыд, чем смущала брата, который с горящими ушами подслушивал под дверью.
Патрисио вспоминал это, пока следил за слабым биением жизни в теле отца, который питался через капельницу, дышал через аппарат, прогноз неясен. Медсестры приходили и уходили, отвечали на вопросы немногочисленных родственников, которые беспокоились о Педро и о детях, недолго, а потом выбрасывали это из головы.
Тетя Кармела, например, приехала к ним на выходные. Уже с порога она отругала племянника за то, что он ничего не рассказал сестре и выдумал какие-то глупости. У нее что, опилки в голове? Иди ложись, сказала она, а потом, пока Патрисио шел в свою комнату, добавила вдогонку, что в следующий раз вызовет полицию, если он будет так обращаться с Каталиной. Впрочем, следующего раза не случилось: тетя сбежала от них в понедельник утром. Она проснулась с воплями, отчаянно хлопая себя по рукам и ногам, покрытым насекомыми, которыми кишела постель и которые сопроводили ее в душ, откуда были изгнаны струей холодной воды. Племянник вызвался проводить Кармелу до остановки. Не нужно, я сама, ответила тетя, всё еще трясясь, с мокрыми волосами, прежде чем раствориться в утренней дымке. Патрисио опустошил во дворе коробку из-под печенья, полную тараканов, и пошел будить сестру к завтраку.
Интересно, видит ли их мама. Она парит под потолком или под полом? Патрисио вспоминал времена, когда у нее были ульи. Много месяцев она одевалась как астронавт и выходила во двор усмирять рабочих пчел с помощью дымаря, наполненного розмарином, рутой, лавровыми и эвкалиптовыми листьями. Мария водила руками по сотам, а сын следил за ней из дома, предвкушая ложку свежего меда с хлебом.
А потом наступили странные дни. Горсти мертвых пчел в руках. Сухой кашель. Очень нежный голос Педро.
Патрисио смотрел в больничное окно.
— Я тебя чувствую, мамочка. Пожалуйста, сделай так, чтобы папа открыл глаза.
* * *
— Да?
— Джованна Оддо?
— Это я.
— Извините, что в такое время, но это срочно. Меня зовут Мартин Морено, я врач. — Голос в трубке звучал как из-под воды. Джованна терла глаза, пытаясь расслышать. — Вы не могли бы приехать утром в областную больницу Куранилауэ?
Джованна поставила три будильника и снова заснула.
Еще до рассвета она выехала в Куранилауэ. На пустынном шоссе в голову лезли предположения относительно вызова. Она вспомнила, как ездила в другую больницу к младенцу с таким инвазивным кандидозом, что по всему телу пошли красные пятна, а язык побелел. Интересно, откуда у них мой номер? Проезжая мимо двух горящих грузовиков, похожих на толстокожие трупы на обочине, она пыталась вспомнить, не указывала ли телефон в какой-нибудь публикации на сайте.
Доктор Морено ожидал ее на улице, у входа в небольшую больницу, курил и нервно двигал руками. Поздоровавшись, он пригласил Джованну пройти в лабораторию. Молодой врач время от времени проводил одной рукой по голове, как будто хотел убедиться, что волосы на месте, а другой на старом компьютере кликал на папки, которые открывались целую вечность.
— Вот. Это то, что я хотел вам показать, — решительно сказал он наконец, пока на экране, как занавес, опускалось следующее изображение.
Не понимая, зачем ее заставили ехать полтора часа, чтобы посмотреть на документ, который можно прислать по почте, Джованна приблизила лицо к экрану и несколько минут сосредоточенно изучала его в полном молчании.
— Этот человек жив? — спросила она.
— Он был в коме два месяца. Другие зараженные умерли на прошлой неделе. Сейчас мы к нему поднимемся.
Вечером, не в состоянии заснуть, Джованна открыла компьютер. Положила пару подушек под спину. Решив проанализировать информацию, которую предоставил доктор Морено, на более продвинутом софте, Джованна надеялась, что ее начнет клонить в сон, пока данные будут визуализироваться. Но когда изображение было готово, голос в ее голове стал только громче.
Джованна внимательно смотрела на белые линии, не понимая, как они могли выстроиться таким образом. Предположив,