– Я ж казал – найду я ее! – вскинулся Максимка.
– Да кого ты найдешь, дурань малой? – Нина Павловна только отмахнулась, встала и пошла прочь со двора, громко высморкавшись напоследок.
Учительница с Максимкой остались вдвоем. Полкан вдруг успокоился, сразу пропустил Анну Демидовну в хату. Та поставила на стол принесенную снедь.
– Bitte schön. 24
– Danke sehr, 25 Анна Демидовна! – Мальчишка схватил драник и закатил глаза, пережевывая. – Вкусно як! Сами готовили?
– Ну а кто? Не домовой же, – соврала учительница.
– Анна Демидовна, суседко не готовит, – серьезно ответил Максимка, покосившись на печку, и там будто на секунду мелькнула быстрая тень; учительница почувствовала холодный озноб, быстро взглянула на печной притвор. И правда тень, наверное… Или причудилось.
– Кхм…
– А вы с Жигаловым поговорили?
– Да я вот только от него. В город уехал; пообещал, что в лепешку расшибется, а Демьяна Григорьевича вытащит. Ошибка это все, говорит. Постарается Жигалов – обещал, по-мужски.
– Дзякую, Анна Демидовна, – совсем по-взрослому кивнул ученик, – с нас причитается.
– Ты это брось! Причитается, ага, как же. Еще магарыч мне пообещай! А дочка-то у Нины Павловны где пропала? Я б сходила, помогла в поисках…
– Сходите, конечно! – закивал Максимка, обмакивая драники в крынке со сметаной. – Глядишь, чаго знайдете. Она, може, в поля утекла – за котенком каким али щенком. Настюшкой ее звать, пять годов сполнилось. Ничего, поблукает да выблудится, я так разумею. Мужики вона, глядите, на розыск идут, – он махнул рукой в окно, где вдалеке через поле шагали домашние Нины Павловны, – так что вы за ними поспевайте!
– А ты разве не пойдешь?
– Та не, дела у мине тута по хозяйству… Гэта ж Нинка не хочет, штоб я допомогал. Ну и ладно, сами как-то обойдутся… «Элем Глебович попросил, чтобы мальчик дома сидел», – подумала учительница.
– Ладно, Максим, тогда ты дома будь и никуда не ходи, понял? Дела странные творятся – вон, дети пропадают.
– Зразумел, – кивнул ученик, улыбнувшись с едва уловимой хитринкой в глазах.
Стоило Анне Демидовне выйти за порог, как Максимка развил бурную деятельность. Он собрал с хаты все полезное для розыска – тетрадки, свою тонкую и демьяновскую – толстую, разбухшую от записей. В правый карман насыпал соли, в левый кинул горсть болтов и шурупов. На шею надел ладанку. За пояс сунул рогатку, рядом повесил мешочек «спутников» – после перестрелки на скотоферме их заметно поубавилось, надо будет потом с Демьяном еще смастерить. При мысли о знатке сердце кольнуло вящее беспокойство – не сгубили бы его там, в гэпэушных застенках. Помотав головой, Максимка отогнал гадкие мысли – не до треволнений, тут дите искать надо. Достав с холодного погреба крынку закисшего молока, Максимка зажмурился и осторожно полоснул по ладони знатковским перочинным ножиком, острым, что твоя бритва. В молоко упало несколько красных капель, разошедшихся по поверхности бурыми разводами. Наскоро обработав и перевязав руку, Максимка снял с постели плотное покрывало, занавесил им окно, чтобы в хате потемнело, как ночью. Вставая спиной к печке, он глухим от волнения голосом пробормотал:
– Хозяюшко-суседушко, выходи молочком полакомиться, молочко парное, с-под коровки доенное, на травке нагулянное да кровушкой моею сдобренное. Выходи, суседушко, побалакаем да с тобою вдвоем позавтракаем…
На улице неожиданно завыл Полкан – испуганно, жалобно. С замершим сердцем Максимка услышал за спиной чавканье; видать, сработало, слушается его суседко, признает за знатка, коль из угла выполз молочка полакать.
– Хозяюшко-суседушко, – сбивчиво, взволнованно продолжил Максимка, – угостись молочком парным, да за судьбу-судьбинушку мне растолкуй. Коль жива Настюшка – поди направо, коль не жива – на левую сторону.
Колобок уверенно прокатился направо, и Максимка облегченно вздохнул – жива девчонка, значит. А дальше-то что?
– Хозяюшко, а ты можешь… Помочь мне пошукать ее? Настюшку то бишь, малая ж зусим. Пропадет она тама, в лесе…
Их странный домовой прекратил чавкать, будто задумавшись. В отражении в боку пузатого чайника Максимка увидел, как к нему сзади медленно катится безногая и безрукая тень – что твой колобок; он зажмурился, крепче ухватился за рогатку, но с места не сдвинулся. Суседко прикоснулся к ноге, а затем запрыгал на месте, как резиновый мяч, как бы говоря – да, да, да!
– Вот и славно…
Быстрой, неуловимой для глаза тенью суседко прокатился к двери, выскочил наружу, впервые за долгие годы выйдя из дому. На улице в ужасе завыл Полкан, мельком увидев нечистого.
Максимка шагал сначала дорогой от околицы, после – заросшей тропой, а в конце концов уже пыхтя пробирался через бурьян, отмахиваясь от веток и нацепляв на одежду колючек. Пробуждалась мошкара, жалила щеки; подумалось с сожалением об оставленном в хате накомарнике. Совсем рядом, в кустах, шуршал молчаливый суседко. Стоило Максимке остановиться или повернуть не туда, как он принимался нетерпеливо подпрыгивать, издавать единственный звук, на который был способен, – протяжный низкий стон, как у тихо плачущего ребенка. Даже привычному к нечисти Максимке становилось не по себе от издаваемых домовым тягостных подвываний. Но все равно былой страшидла, которого он так боялся недавно, воспринимался теперь привычно, по-свойски, как и многое прочее. Они миновали Выклятый Млын с мельницей и русалкой, прошли мимо черных останков амбара, что торчали из земли, как обгоревшие пальцы мертвеца; Максимка сразу отвернулся, лишь бы не узреть ненароком его обитателей.
Здесь суседко повернул, направился дальше по той лесной дорожке, которой даже Демьян ни разу не водил ученика. Ну оно и к лучшему! Максимка и нечистый углублялись все дальше в чащу. Лес тут оказался странным, с буераками и глубокими оврагами, заваленными сухим валежником. Выбеленные на солнце стволы деревьев были лишены мха и листьев по самую макушку, словно сильно обгорели в свое время. Повисшее в зените светило безжалостно жарило в темечко, и Максимка зевнул, чувствуя, что едва держится на ногах; тяжелым грузом навалилась и бессонная ночь на скотоферме, и все вчера пережитое, а еще перед глазами маячило изумленное лицо знатка, когда его волокли за шкирку в черный автомобиль. Почему-то увиденные ночью бестелята совсем не пугали – такого добра они со знатком уже навидались вдоволь и кое-как попривыкли. А вот воспоминание о гэбистах пугало по-настоящему. Куда похлеще страшидлы из-под