– Еще пинту, пожалуйста, мисс. Спасибо. Знаешь, старик, мне жаль такое говорить, но, боюсь, это слишком реакционный подход. Да, старик, я боюсь, что ты чересчур радикален. Надеюсь, ты не обидишься и сам поймешь, какой ты ретроград. Верю ли я в это, старик? Почему нет? Это же наука. Время идет, все меняется. Лет тридцать или сорок назад никто бы не поверил, что возникнет такая штука, как радио. Ты сам в это поверил бы? Ну если бы жил тогда. А теперь радио стоит у тебя дома, нужно только повернуть маленькую ручку, и вот, пожалуйста. Ты меня понимаешь, старик? Помяни мои слова! Через тридцать или сорок лет этой силой можно будет убить и Гитлера, и своего начальника, и кого только захочется. Я бы им всем задал, если бы знал только, как ею пользоваться! Бах, бах, бах, бах, бах. Как из автомата! Хочу сказать, старик, это почти то же самое. А вот Пенник. Он на такое не способен. Конечно, люди вроде Эйнштейна или Герберта Уэллса – они все замечательные, но… Да, спасибо, старик, не откажусь. Еще такую же пинту, мисс. Спасибо.
– «Ивнинг гридл»? Звонят из Нью-Йорка. Как слышите? Алло! «Ивнинг гридл»? Соедините меня с Рэем Додсуортом. Да, верно, с Додсуортом. Алло! Рэй? Это Луи Вестерем из «Флудлайт». Как делишки, Рэй? Слушай, ради всего святого, скажи, этот чехословацкий ученый и правда собирается прикончить Гитлера смертоносным лучом? Что? Выходит, все это брехня? Что значит, материал намного интереснее? Что? Слушай, Рэй, я могу на тебя положиться? История? Ничего себе! Да это же просто сенсация… Погоди минуту, всего одну минуточку… Сейчас прикину, как будет выглядеть заголовок. Т-Е-Л… Ничего себе… Что значит успокойся? Ой, ради всего святого, Рэй, почему тебя это так заботит? Это же новость, верно? И сенсационная к тому же, так? Даже если никто не в курсе, что это такое, это ведь никому не помешает обсуждать случившееся? Мы продадим эту телесилу американцам, можешь не сомневаться. Заставим каждого мужчину, женщину и ребенка в этой стране узнать о ее существовании. Подожди, Рэй, не вешай трубку. Я хочу, чтобы ты поговорил с… Алло! Алло!
– Ne coupez pas, mademoiselle, ne coupez pas! Quelqu’un sur la ligne. Retirez-vous, imbecile! [49] Это опять британское Министерство обороны? Вот и славно. Элл, дружище, это ты? Я звоню, чтобы передать тебе мои самые искренние поздравления. Честно говоря, это просто чудесно. Вы окажете неоценимую услугу Entente Cordiale! [50] Ха-ха! Мы же понимаем, о чем идет речь, не так ли? Бум! Та машина, которую сконструировали ваши инженеры? Нет, я больше не скажу ни слова. И не стану на тебя давить. Секретность очень важна. Я просто хочу тебя поздравить. Вы держитесь просто восхитительно. Я тоже подозреваю, что линия прослушивается. Но наши инженеры могут обратиться к вам за помощью? Я вас не понимаю. На линии какой-то треск, ее точно прослушивают. Да, погода в Париже прекрасная. В саду Тюильри расцвели тюльпаны. A’voir [51], друг мой.
Глава тринадцатая
Вторник выдался дождливым. Дождь разошелся не на шутку, когда доктор Сандерс поднялся из метро на Трафальгарской площади и поспешил в ресторан в самом начале Уайтхолла, чтобы встретиться там за ланчем с Мастерсом и Г. М. и все обсудить.
Вернувшись в город, он испытал большое облегчение – здесь, среди людской суеты, так просто было забыть о своих фантазиях. Но кое-что по-прежнему не давало доктору покоя, с той лишь разницей, что, если за городом он слышал только тихий шепот, в городе на него обрушивался шум миллионов голосов. Мастерс поприветствовал его, встав из-за столика около большого зеркального окна, выходившего на улицу. Через стекло Сандерс видел заголовки на газетных стендах неподалеку. Одного этого ему оказалось достаточно.
Г. М. опоздал всего на несколько минут. Сандерс с Мастерсом увидели, как он вышел из машины и пошлепал по лужам, в своем большом прозрачном дождевике с капюшоном, который покрывал его целиком вместе со шляпой и делал похожим на зловещего призрака, окруженного магическим облаком.
Г. М. снял плащ, стряхнул с него воду и с наслаждением втянул носом запах вкусной еды. Увидев его, Мастерс встал:
– Сэр, вы же обещали…
Г. М. только недовольно застонал в ответ.
– Мастерс, ваши упреки бессмысленны, – сказал он. – Вчера я просто не мог приехать в Форвейз. Не мог, и все тут. Здесь у нас такая чертовщина творится! Если не удастся выпутаться из этой истории, меня отправят в палату лордов, как связку лука на рынок Ковент-Гардена.
– Неприятности?
– Неприятности? – повторил Г. М., засовывая кончик салфетки себе под воротник и изучая меню. – О нет. Просто международная ситуация полностью вышла из-под контроля. Правда, сейчас все уже намного лучше. По крайней мере, я на это надеюсь. Но хотелось бы знать имя того недоумка, который написал, будто бы у нас есть смертоносный луч, способный сбивать в небе бомбардировщики на высоте от полумили и ниже. Теперь нам приходится изворачиваться. Глаза бы мои всего этого не видели! Знаете, Мастерс, такое чувство, что каждый раз, когда в мире начинается какая-то заварушка, нашему брату приходится вмешиваться и все улаживать. А в награду за все старания мы получаем очередной пинок под зад за то, что не проявили должного проворства.
Мастерс указал на газетный стенд под дождем:
– Как долго, сэр, будет еще продолжаться эта чушь?
– Понятия не имею. Надеюсь, все закончится быстро и весело.
– Но ведь Пенник не может этого делать! – заметил Мастерс.
– Тут нет никаких сомнений, старина. И тем не менее он делает.
– Такая шумиха в прессе. Ничего подобного никогда не видел. В трамваях, в метро, в автобусах все только и говорят о телесиле и что нам теперь с этим делать. Я слышал очень неприятные высказывания. Люди говорят, что это позор. Сегодня утром в поезде ко мне прицепился один джентльмен и на полном серьезе предложил запереть Пенника в цинковом ящике, как радиевую трубку. Во всем