– Джентльмены, это самое странное дело, которым я когда-либо занимался. Не самое сложное и даже не самое запутанное, но именно самое странное и отвратительное. В основе его лежит своего рода тройное самозванство. Вы, несомненно, слышали о случаях, когда двое людей выдавали себя один за другого. Но я не знаю такого случая, чтобы сразу трое носили чужую личину. Как раз это обстоятельство и привело к тому, что совершенно обычная в общем-то череда событий вылилась в чудовищную путаницу и все, кого она коснулась, стали походить на сумасшедших.
Г. М. огляделся:
– Я еще вернусь к началу этой истории, точнее, к моменту, когда у меня сложилось смутное представление о том, чтó может за всем этим стоять. Это произошло, когда в гостиной вчера вечером появился человек, выдававший себя за Харви Драммонда – самозванец, который был на борту приземлившегося в поле самолета.
Рассказ Кена о происшествии на дороге в Леве меня поразил. Сразу два Драммонда за один час, сразу два субъекта, которые выдают себя за одного и того же человека! Теперь мы знаем, что оба были самозванцами, но тогда у меня голова пошла кругом. Что ж, когда я пригляделся к тому, второму, парню, то готов был поклясться, что он не Харви Драммонд. Он играл роль. Развязность ему не шла. Все его позерство и блеф были маской неглупого человека, копирующего манеры Харви Драммонда.
– Мне тоже так показалось, – поддержал я.
– Ну да. Но если это был не Харви Драммонд, то кто? Первые несколько секунд пришлось притворяться, будто я ему верю, в надежде разгадать его игру. И вот я получил первый туманный намек. Кен рассказал о дорожном инциденте, когда он якобы встретил Харви Драммонда. Для человека, двойник которого мог объявиться в любую минуту, самозванец воспринял рассказ очень странно. Услышав о типе, оставшемся на дороге, он не выказал эмоций, которых можно было бы ожидать даже от актера, умело блефующего и уверенного, что обман сойдет ему с рук. Он был только возбужден и заинтересован. Чрезвычайно заинтересован! Вспомните. Взглянув на Кена, он сказал: «Я хотел бы с вами потолковать сегодня вечером… Так вы говорите, кто-то там, на дороге, представился моим именем?» Кен ответил: «Нет, не совсем. Он не назвал своего имени». Тогда его собеседник не смог сдержать волнения и спросил: «Где он сейчас?» Пожалуй, слишком резко. Мне показалось, это вовсе не похоже на тон человека, который боится, что его разоблачат. На самом деле складывалось впечатление, что ему не терпится встретить того, другого Харви Драммонда, и он опасается, что встреча не состоится. Это сильно меня заинтриговало. Я вмешался и дал понять, что интересующий его субъект направляется сюда, чтобы доставить нам неприятности, и скоро тут появится. Это нисколько не смутило незнакомца, напротив, произвело прямо противоположный эффект. Пока я все еще ломал голову и тянул время, в дело вступил наш добрый хозяин, желавший разобраться в возникшей путанице. Кена загнали в угол несколькими быстрыми вопросами и попросили предъявить авторучку, которую он позаимствовал предположительно у настоящего Харви Драммонда.
Кен вручил авторучку неизвестному. И что случилось? При виде ее тот странно покраснел, а пальцы его задрожали. Из чувства вины? Он был достаточно спокоен, даже когда мы ему явно не верили. Предположим, при виде авторучки его посетило чувство вины, но, как я уже указывал ранее, люди в реальной жизни не бледнеют и не кричат, когда их припирают к стенке компрометирующими доказательствами. Они сражаются с удвоенной силой и хладнокровием. Бледность – это скорее свидетельство испуга. Чем же объяснялась реакция неизвестного на ручку?
И я задался вопросом: что заставило его пойти на обман? Служит ли его ложь прикрытием для незаконной деятельности или она вполне невинна, поскольку преследует благую цель? Чем больше я размышлял, тем больше укреплялся в поразившей меня мысли, что все выглядит как невинный обман. Пока это было только предположение – нелогичное, как сказал бы Гаске, – и следовало его проверить. Положим, незнакомец не затевает ничего дурного, говорил я себе, но этому утверждению вторил эхом вопрос: кто, черт возьми, он такой? Гори все огнем, подумал я, он достаточно похож на Харви Драммонда, чтобы оказаться его бра…
Брат! Ух ты! Джентльмены, я пришел в ужас, просто допустив подобную вероятность. Брат? Заключалась ли в моей догадке хотя бы крупица истины? Могло ли статься, что этот человек – в силу каких-то невероятных обстоятельств – Гилберт Драммонд, якобы убитый в Марселе? Позволю себе напомнить, что в тот момент я все еще оперировал туманными, ничем не подкрепленными догадками. Я никогда не встречал настоящего Гилберта Драммонда. Позволительно ли было предположить, что накладные усы – а щеточка на верхней губе незнакомца выглядела ненатурально – и подушечки, которые подкладывают под одежду актеры, чтобы прибавить себе объема, позволят Гилберту сойти за Харви? Если да, то где настоящий Харви? И кто был тот человек, которого убили в Марселе и опознали как Гилберта Драммонда?
Здесь мы ступали на весьма зыбкую почву. Велика была вероятность того, что, витая в облаках, я сбился с пути и перед нами Фламан. Поэтому я прибег к двум уловкам. Сначала объявил, что он – Гаске, и тут же получил от него подтверждение.
Миддлтон ущипнул себя за нижнюю губу:
– Убедив таким образом всех догадливых людей в том, что он на самом деле Фламан.
– Напротив, сынок. Именно это доказывало, что он никакой не Фламан. Фламан знал, что Гаске будет среди нас. Возможно, у него даже имелись некоторые догадки относительно того, где искать Гаске. В любом случае Фламан понимал, что его соперник в зáмке. Стоит ему выдать себя за инспектора, и его песенка спета. Игра закончится в ту же секунду. Вы можете принять это за данность: любой мошенник, надевший чужую личину, – я имею в виду его первую роль, роль Харви Драммонда, – не расстанется с ней, несмотря ни на что. Он не станет менять маску в середине действия. Он не подумает признавать, что является кем-то другим, особенно если изобличающая информация, как это было с рассказом Кена, вызывает больше сомнений, чем его легенда… Тогда почему этот человек легко отказывается от прежней роли и со странной иронической ухмылкой, словно происходящее его только забавляет, говорит: «Я – Гаске»?
– А вы не подумали, сэр, – спросил Фаулер, – что это могло произойти по той простой причине, что он действительно был Гаске?
Г. М. оставался невозмутим:
– Я был уверен, что он не Гаске. Это выявила вторая моя уловка,