Думать, нужно хорошенько подумать…
* * *
Никитин, до ставки которого я наконец добрался, выглядел смущенным, начал с соболезнований по поводу Августы, а потом перешел к извинениям:
— Ты уж, царь-батюшка, не серчай. Испортили мы тебе медовый месяц-то. Винюсь. Надо было отменить атаку и отходить за реку. Думал, продавим лягушатников. Сил то у нас поболе было.
— Как говорит генерал-фельдмаршал Суворов, воюют не числом, а умением. Недооценил ты, Афанасий, возможности артиллерии — нужно было тебе ее огонь сосредоточить на отдельном участке. Ну да ничего: за одного битого двух небитых дают. Или, как написал Александр Васильевич, нам двух будет мало — дайте нам троих, пятерых, десять нам дайте.
Ставка располагалась в пригороде Касселя на правом берегу Фульды. Французы на другом берегу осаждали Кассель, но вяло, без огонька, а путь на Берлин им преграждала наша армия. Форсировать реку и снова вступать с нами в бой они не спешили, встали, так сказать, на зимние квартиры. Даже прислали Никитину вежливое письмо с предложением отложить рандеву до весны. Снег, видите ли, им не по нраву. Тот ответил, что русским зима не помеха, продолжаем.
Мы прошли в большой бюргерский дом, расположились в горнице. Я чувствуя, что после долгой скачки военный совет в сидячем положении не вывезу, попросил принести подушки, расположился на лавке полулежа. Кайф!
— Даже в мыслях не было тебя винить, Афанасий Григорьевич. Все мы только учимся воевать. И я тоже.
Крикнул, чтобы позвали кого-то из денщиков стянуть с меня сапоги. Немецкие генералы на все это смотрели с удивлением — я даже подмигнул Луи Карлу. Никитин распорядился поставить самовар, пока готовили на стол, раскатал карту, начал объяснять свои дальнейшие планы.
Я уже знал, что ничего критичного с северной армией не случилось. Кассель мы сохранили. Потеряно семь новых полков? Наберем новые. Ранен Чика? Так вроде пошел на поправку, уже встает — встал бы и раньше, да больно переживает за свое первое поражение, как мне намекнули, за егерей, с которыми столько прошел. Людей, конечно, жалко до слез. Существенной потерей были и ракеты, но железяки с зарядом огневым — все нетрудно восстанавливалось, под Питером уже был открыт целый завод, где делались корпуса и направляющие. Сорок штук в неделю.
Беспокоило меня другое. Наши военные инвенции начали утекать к более экономически развитым странам. Ну, пулю Минье перенять не сложно, имея пулелейку и готовый образец патрона. Шрапнель уже тяжелее, но тоже можно, как показало сражение на Фульде. У французов появились свои собственные воздушные шары — монгольфьеры. По всему выходило, что совсем скоро передо мной встанут оснащенные передовым оружием европейские армии. Пушек у них и так больше, с порохом проблем нет. Нас пока спасали захваченные склады в Пруссии, Саксонии и Австрии. Но пара таких битв и что дальше? Ведь и людской ресурс у врагов немаленький, не говоря уже про научный потенциал.
Безбородко пытался делать заходы насчет второго мирного конгресса. Дескать, после крушения Австро-Венгрии и отречения Франца-Иосифа, французы, испанцы и прочая итальянская мелкота готова договариваться. Папа еще мутит воду, но и его дожмут. Война всех утомила. Но по всему выходило, что любая пауза в войне пойдет на пользу европейцам, а не мне. Совсем другая ресурсная база, мобилизационные потенциал и промышленность. Полгода-год, и вот французы будут уже меня обстреливать из ракет, а не я их. А значит, надо воевать, во-первых, до последнего, а во-вторых, быстро. Какое счастье, что у меня есть Суворов. Он один стоит целой дивизии, а то и двух корпусов.
— Афанасий Григорьевич, да бог с ним с Касселем, — прервал я Никитина, — тем более, с налета французы его не взяли, сели в осаду. Пока подтащат осадный парк, то да се… Из Берлина и Варшавы подойдут подкрепления к нам, я уже дал команду Подурову направлять маршевые роты первым делом в северную армию. Меня больше интересует, как лягушатники снабжаться собираются.
Я посмотрел карту, послушал много умных слов от генералов — вперемешку наших и немецких. Потом позвал Почиталина:
— Ваня, пиши срочную депешу в Саксонию. Егерей Митьки Петрова, как и всю кавалерию, кою оставили в курфюршестве, поднять по тревоге. Пусть срочно собираются, всю свободную пехоту тоже посадить на лошадей, и этой конной армией отравиться в Пфальц или в Кобленц, где приказываю перерезать снабжение французской армии по Рейну.
Генералы посмотрели на меня с уважением. Знай наших! За три года бесконечной войны я тоже кое чему научился.
— А нам что делать? — поинтересовался Никитин.
— Ты же был под Муромом. Подвижная оборона. Кусай лягушатников там, сям. Второе генеральное сражение до подвоза новых ракет устраивать запрещаю! Пока поизмотаем их. А там Митька перережет коммуникации, посмотрим, что Сен-Жермен будет делать.
— А ежели французы перемирие предложат?
— Ни в коем разе! Обманут лягушатники, к бабке не ходи.
* * *
Первая Конная армия! Комедиограф, царь-батюшка, каких поискать — надо ж такое название придумать! Мало того, что у него, Митьки Петрова, всего шесть тысяч с хвостиком кавалерии, включая его конных егерей, кирасиров, драгун, карабинеров, пикинеров, удальцов-гусаров, казаков, башкиров. Мало того, что пехоты набралось всего два полка, и все вместе с конницей даже до корпуса не дотянуло. Так еще чином не вышел армию возглавлять новоиспеченный генерал-майор, получивший свои долгожданные звездочки на поле под Петерсбергом. Хорошо хоть с артиллерией нет проблем и с боеприпасами — этого добра столько союзнички после Липпенберга оставили, что критически не хватало канониров.
«Забудь про границы, на дипломатическую мерехлюндию наплюй, — напутствовал Митьку Петр Федорович в