Я непонимающе хмурюсь.
– Ты обещал, что поедешь в Чикаго, как и собирался. Что преуспеешь в выбранном тобой спорте. Ты хоккеист, а не нянька, не упаковщик и не повар, хотя готовишь ты прилично. Ты должен играть в хоккей. Вот что ты пообещал папе. И ты должен сдержать слово. – Она глубоко вздыхает, но взгляд ее остается все таким же твердым. – Тебе здесь не место.
Я чувствую, что брови сходятся на переносице.
– Тогда почему ты разрешила мне приехать домой?
Она снова вздыхает.
– Честно? Я думала, через недельку-другую тебе все это надоест. Ты заскучаешь по хоккею и по Диане и вернешься в Брайар. А ты никуда не уехал. Так что ты буквально выкрутил мне руки, и я вынуждена сама тебя вытолкать.
Я недоверчиво смеюсь.
– Ого!
– У нас с твоей сестрой все будет в порядке. Ты уже столько сделал! Мэри-Энн завтра возвращается в школу. У меня есть работа. Юристы неплохо разобрались в недвижимости, оставшейся от твоего отца. И ты упаковал практически все вещи в доме. Тебе здесь больше делать нечего. Пора уезжать.
Мои губы изгибаются в улыбке.
– Поверить не могу, что ты выгоняешь меня из дома.
Тем не менее ее поступок (точнее, ее разрешение) снимает с моих плеч тяжкое бремя, и на смену ему приходит нечто новое – надежда. Мне понравилось находиться дома, с семьей, но отчасти я возненавидел такую жизнь. Давно мне не приходилось брать на себя столько обязательств – содержать дом, повсюду возить Мэри-Энн, следить, чтобы она всегда была занята. Профессиональному хоккеисту все это не успеть – это просто невообразимо.
Чем дольше я здесь нахожусь, тем больше понимаю, каким идеалистом был раньше, какой мне представлялась жизнь. Мне будто вкололи ударную дозу реальности. Все мои представления о том, что я рано женюсь, рано заведу детей и при этом смогу всецело сосредотачиваться на хоккее, на активных тренировках и напряженном расписании… Скажем так: я никогда не считал себя наивным, а теперь… Хм. Жизнь, о которой я мечтал, требует труднодостижимого баланса, и прямо сейчас мне такое не по зубам.
Мама права. Я скучаю по Брайару. По своим пацанам. А больше всего – по Диане.
Я придвигаюсь ближе и крепко обнимаю маму. Я так благодарен ей за поддержку, за то, что подстрекает двигаться дальше. Им с папой всегда удавалось обеспечить мне свободу, чтобы я шел той дорогой, которую выбрал, а они подбадривали меня со стороны. Чирлидеры из них были не хуже, чем из Дианы.
– Ладно. Завтра поеду, – говорю я. – Будем надеяться, тренер вернет мне прежнее место в составе и позволит сыграть с Йелем на выходных.
– Если не вернет, будет идиотом.
– Никогда не называй тренера Дженсена идиотом в лицо. Он тебя в порошок сотрет.
– А если я сотру его первой?
Я ухмыляюсь в ответ. Родом я из семьи психопатов.
– Хочешь, кино посмотрим или еще что? – предлагаю я.
– Конечно. Не знаю, смогу ли я осилить больше половины или усну, но посмотрим, как пойдет.
Посмеиваясь, я тянусь за пультом, но тут у меня звонит телефон. Значит, пульт подождет. Номер незнакомый, но код массачусетский. Обычно я отправляю незнакомые номера на автоответчик, но какое-то странное чувство не дает мне покоя, и я почему-то решаю ответить.
– Алло? – настороженно произношу я в трубку.
– Шейн, это Прия. Из «Медоу-Хилл».
У меня по позвоночнику пробегает холодок, и я крепче сжимаю трубку.
– Привет, Прия. Что случилось?
– Я звоню из больницы. Диану только что привезли на скорой. Мы с Найлом поехали с ней, и…
У меня кружится голова.
– Что случилось? Она в порядке?
Мама касается моей руки и тихо спрашивает:
– Что происходит?
– Диана в больнице, – объясняю я и снова возвращаюсь к Прии: – Расскажи, что случилось.
– Она пострадала. – Голос у Прии дрожит, выдавая напускное спокойствие. – Тебе стоит приехать как можно скорее.
Я чувствую, как весь мир вокруг разлетается вдребезги.
– То есть – «пострадала»? Просто объясни, что случилось.
– Ее бывший парень ворвался к ней в квартиру и сильно избил ее.
Все мое тело застывает.
Избил ее?
Что? Перси избил ее?
– Какая больница? – я вскакиваю на ноги.
– Святого Михаила в Гастингсе.
– Уже еду.
Глава пятьдесят шестая
Диана
Мне нужна нахальная стерва
Шейн начинает плакать с порога моей палаты.
– Не надо, – умоляю я с кровати. – Пожалуйста. Не то я тоже заплачу, а у меня нос заложен. И я бы хотела дышать, знаешь ли.
Однако его не остановить. Широкие плечи сотрясаются от слез. Даже представить не могу, насколько травматично для него все происходящее. В последний раз он был в больнице с отцом – держал за руку и в буквальном смысле смотрел, как тот умирает. Судя по совершенно пораженному выражению лица, с которым он, спотыкаясь, двигается навстречу моей койке, мои подозрения небеспочвенны: у Шейна флешбэк.
– Все еще хуже, чем выглядит, – с иронией замечаю я.
Он не отвечает. Только моргает, пытаясь прогнать слезы, а лихорадочный взгляд скользит вверх-вниз по моему телу. Я знаю, что он видит. Повязку на голове, разбитую губу, опухший нос. Слава богу, Перси его не сломал, но все равно чертовски больно.
К сожалению, основные повреждения внутренние. Здорово досталось одной почке. Врача беспокоит внутреннее кровотечение, так что она на несколько дней оставляет меня в больнице – под наблюдением. Она уже предупредила, что меня ждет еще и кровавая моча.
Шейн падает на стул, где до него сидел мой папа. Когда Шейн позвонил и сказал, что он уже внизу, папа пошел за ним, а теперь, как я подозреваю, сидит в приемной, чтобы дать нам возможность немного побыть наедине.
Шейн берет меня за руку. В глазах его – чудовищная неуверенность, его трясет.
– Что произошло?
Шейн злится с первых моих слов о том, как Перси выбил дверь в квартиру, но к тому моменту, когда я рассказываю, как лежала на полу, свернувшись калачиком, а Перси топтался по мне, выражение его лица меняется. Передо мной человек, готовый на убийство.
Чем дольше я говорю о событиях сегодняшнего вечера, тем труднее контролировать болезненное ощущение в животе и слабый трепет, охватывающий все мое тело. Врач дал мне что-то от тревожности, но я знаю, что парой таблеток все не исправить. Хотя признать слабость