Удерживая кровать на боку, чтобы Людвигу Ароновичу было удобнее закручивать болты шестигранником, я на несколько секунд провалился в Библиотеку и нашел там словарь шпракха — общеупотребительного гномского наречия.
На букву b я нашел berg — это значило «гору». А на букву l нашел «leiсhen» — и тут речь шла о трупах. Нифига себе — говорящая фамилия!
* * *
В директорский кабинет я пришел сразу с работы: в рабочих ботинках, комбинезоновых штанах и серо-красной универсальной куртке, которая с самоподгоном. За столом на своем месте сидел Полуэктов и хмурился. В одном из кресел расположился тот самый менталист, закинув ногу на ногу, и что-то читал.
— Значит, на сборке мебели работаете? — поинтересовался Иван Иванович Рикович, рыжий и бородатый заместитель чего-то там из Сыскного приказа, разглядывая, как оказалось, мое личное дело, распечатанное на бумаге.
— Подрабатываю, — кивнул я.
— Что значит — «подрабатываю»? — он даже бумаги отложил.
— Учусь в колледже, программу общеобразовательной школы заканчиваю, а мебельщиком — по договору подряда, — пояснил я.
— ТитОв, Михаил Федорович, однако… Из Специнтерната — в Экспериментальный колледж. А до этого — опекунская семья, — пробормотал задумчиво сыскарь.
Он просто тянул время, говорил, чтобы говорить. В беседе вслух не было вообще никакого смысла. Я нутром чуял, как его эфирные щупальца пытаются залезть мне в башку, но постоянно отдергиваются, как будто обжегшись. Но комментировать все это мне казалось не с руки. Я ведь понятия не имел, что за тип этот Рикович, и чего от него ждать.
— Как думаешь, что здесь происходит? — Иван Иванович повертел пальцем. — Зачем кому-то чьи-то волосы?
— Кто-то собирает генетическую базу учеников? — предположил я. — Чтобы потом армию клонов сделать и завоевать мир? Или может — ритуалы проводить? Накрутит кукол вуду и станет в них иголки тыкать, а у студентов успеваемость понизится. Диверсия под магобразование Государства Российского?
Ян Амосович молчал, хотя, если смотреть в эфире — то от него исходило яркое, яростное свечение. Его, если можно так выразиться, аура время от времени выдавала настоящие протуберанцы и огненные вихри всех цветов! Похоже, директора все происходящее жутко раздражало. Я думал — он посмеется.
— И клонирование, и ритуалы подобного толка — вне закона на территории Государства Российского, — зачем-то напомнил Рикович серьезным голосом. — Нужно обладать отчаянной храбростью и даже — безрассудством, чтобы творить такое на опричной территории, и тем более — в кампусе, где каждый преподаватель — полноценный маг с опытом рейдов в Хтонь или боевых действий.
— Или они храбрые, или — тупые, — пожал плечами я. — Или у них нет другого выхода.
— Так, ладно… — сыскарь встал со своего места. — Ян Амосович, кто ему защиту ставил? Это же нечто монструозное!
— А вы взгляните, кто был его опекунами, — ухмыльнулся Полуэктов.
Похоже, ему не очень нравился пришлый менталист. Хотя мне Иван Иванович показался нормальным человеком. Если сыскари вообще нормальными бывают, конечно.
— Константин Константинович Иголкин, Василиса Васильевна Разумовская, — прочел Рикович в распечатке. — Ять!
Он потер лицо ладонями и встопорщил бороду:
— Извините, Ян Амосович, вырвалось… Тут штука какая: я и без магии вижу, что парень что-то знает. Или — догадывается. Но почему-то не хочет говорить. Не доверяет? А в голову я ему залезть не могу, потому что… Черт, если это господин Иголкин — то, в общем-то, все понятно, он хоть и не менталист, но, учитывая его опыт — мог и сам навертеть, да. Сколько ты у них жил?
— У деда Кости и бабы Васи? Получается, шесть с половиной лет, — ответил я.
— Поня-а-а-атно, — протянул Иван Иванович и снова повернулся к Полуэктову. — А еще на нем — мощнейший отвод глаз. Я правда не понимаю, на каких именно признаках и по каким критериям он отсекает внимание, уровень там вообще запредельный. Ян Амосович, я — и не понимаю! Это что значит?
— Это значит, вероятно, что нам и не следует понимать? — медленно проговорил директор. — Так что отложим в сторону этот вопрос. А вот тот факт, что Михаил что-то знает и не хочет с нами поделиться информацией — вот это заслуживает куда больше внимания. Миша, скажи, тебе тут плохо?
— Лучше, чем в интернате, но хуже, чем у деда с бабой, — признал я. — Хотя кормят у вас отлично, учат на совесть, и девчонок много красивых. И побить есть кого. И библиотека большая…
— Он в библиотеке взял почитать том Большой энциклопедии, на «Г»! — зеркаля интонации сыскаря, пояснил Ивану Ивановичу директор. — Представляете?
— А зачем? — удивился Рикович.
— Гебефрения, — пояснил я. — Психическое расстройство, характеризующееся шутовским поведением, неконтролируемым ребячеством, патологическое «впадение в детство». Гедонизм — учение о том, что смысл и цель жизни заключается в получении удовольствия. Гекатомба — огромные единовременные человеческие жертвы в результате массового убийства, войны, стихийных бедствий. Изначально -масштабное жертвоприношение, сотня быков. В общем — отличная книжка. Там вообще полно всего интересного помимо Гагата и Гаяскутуса.
— Но какой в этом смысл? — менталист точно был сбит с толку. — Ты что, просто заучиваешь все термины на букву «г»?
— Гелертерство, — я едва сдерживался, чтобы не захихикать нервно. — Напыщенная кичливая учёность, оторванная от жизни и практики. Ян Амосович, давайте, я рассказываю все, что знаю, а вы меня пускаете в Пеллу погулять без сопровождения. По крайней мере, чтобы я это сопровождение не видел.
— Это что — ультиматум? — повернулся ко мне Полуэктов.
— Это предложение ловли на живца, — парировал я. — Вы будете вот этим вот всем заниматься, а я как раз свои вопросики порешаю. В парикмахерскую схожу, дезодорант себе куплю, пару футболок с прикольными принтами, продовольствие, опять же… Меня Ави тушенкой подкармливает, но так ведь не может вечно продолжаться! А буфет в шесть закрывается.
Рикович подобрался:
— То есть у тебя есть основания предполагать, что охотятся на тебя? Нет, определенно — нападение по пути в колледж, эта твоя ментальная защита, мощнейший отвод глаз… И каждый из пострадавших так или иначе имеет к тебе отношение, пусть и косвенное, — он озвучил очевидные вещи.
— Кроме этого мальчишки, Конского, — заметил Ян Амосович. — Он лишился пряди волос