— Вот! — сказал он. — Тебе, например. Хоть ты и новенький, но встреча-то — товарищеская.
Настало мое время чесать башку. Вот тебе и ответ про две недели! Отгуляли выпускной, разобрали сцену — и пожалуйте драться в Ревель.
— Нет, ну… То есть — да! Если у директора на меня никаких планов нет, то я готов.
— А какие у него могут быть на тебя планы? — удивился Мих-Мих.
— Я же подрабатываю, — я зачем-то раскрыл рюкзак и показал ему серо-красную спецовку. — Помощником столяра и рабочим сцены. Может, и ещё кем-то придется. А с кем драться-то?
Не буду же я ему про курьерство говорить? Мало ли — все обломится.
— Ревельское магическое военно-строительное училище, — пояснил он. — Там пополам люди и гномы, насколько я знаю. Команда тоже юниорская…
— Так я не юниор, мне восемнадцать только через пару месяцев исполнится! — заметил я.
— А мы никому не скажем, — ухмыльнулся Мих-Мих. — Как они девятнадцатилетних орясин выставляют в матчах по киле для несовершеннолетних — так никто и слова не скажет. Так и мы в русскую стенку одного молодого-перспективного воткнем. Или даже двух, как получится. Нам десяток точно надо собрать, чтоб с заменами! Ревельские — ребята крепкие.
— Подлечат на месте? — поинтересовался я.
— Подлечат, — кивнул он. — Там и медмагический колледж рядом. Эх, преподши у них симпотные!
«Симпотные», слово-то какое! И рожа у Мих-Миха стала совсем как у кота, который о съеденной сметане вспоминает. Кстати, интересно, а Мих-Мих — маг или цивильный?
Я закрыл глаза и глянул на него в эфирном спектре. Определенно — аура у него имелась. Плотная, густая какая-то и очень-очень близкая к телу. Может — боевой маг-пустоцвет? Очень похоже на то.
— В общем — я тебя записываю. А с Амосовичем договорюсь, — сказал он. — И вот что: зная твою меркантильную натуру, Титов, сообщаю: командная форма — одежда и обувь — за счет колледжа. И в личное пользование. И кормежка — четыре раза в день. Еще капы и бинты тоже тебе останутся.
Ну вот, теперь я — меркантильный! Отлично! Честно говоря — мне стало слегка обидно. А ничего, что я гол, как сокол, как баба Вася говорила? Станешь тут меркантильным! Но вслух сказал другое:
— А сухой паек в дорогу дадут?
Мих-Мих хлопнул себя по коленке и хохотнул:
— Нет, ну молодец! Молоде-е-ец! У тебя кхазадов в роду не было? — а потом вытер из уголка глаза слезинку и сказал: — Иди, переодевайся. Поработаем с тобой сегодня на ближней дистанции, научу, как при твоей комплекции вести себя в клинче.
Я почему-то вспомнил Дениса Розена, который в самый мой первый день предупреждал, что скучно не будет. И прав был на все сто процентов!
* * *
Глава 19
Последний экзамен
Изложение по русскому прошло скучно. Вообще ничего интересного — для меня-то это было обычное контрольное списывание! Сел, написал, пошел к Людвигу Ароновичу — сцену домучивать. С навесом мы, конечно, подзадолбались. Хорошо, что кхазад держался хотя бы во время работы и при мне к термосу не прикладывался. Наверное, я должен был рассказать об этой его проблеме кому-то адекватному — например, Кузевичу, но…
Это же дичь — так подставлять дядьку, который тут мне чуть ли не ближе всех! Я должен ему помочь, это понятно, и я думал над этим, и так, и эдак обсасывая в голове видение той чудной двери в каморке. Догадки по этому поводу у меня имелись, и я жалел, что не попробовал их воплотить в жизнь сразу, но… После драки кулаками не машут!
В общем, девять по математике и девять по русскому были у меня в кармане, оставалась история. Историю должны были принимать Кузевич, Полуэктов и какой-то важный тип из Министерства магии — то есть из Чародейского приказа, конечно, но вот так на авалонский манер его звали между собой люди. Фамилия у него — Шакловитый вроде. Ну, и все дергались и боялись этого дьяка Шакловитого. Кроме меня, понятно.
Эля тоже боялась. Не знаю, как-то так вышло, что мы третий вечер подряд теперь встречались на той лавочке. Вообще-то Ермолова предложила:
— Титов, давай друг друга погоняем по билетам? Ну, вот наугад — один вытягивает номерок и рассказывает, второй — смотрит в билетник и проверяет. Порепетируем экзамен!
Дурак я, что ли — отказываться? Она ведь сама предложила! Сама — мне! Стала бы она предлагать, если бы по поводу Вяземского передумала, даром, что с ним каждый день репетирует, и он ее за талию держит. Но со мной-то она общается и садится близко-близко! А его — прибить хочется, но нельзя.
— Не подсматривай! — смех у Эли просто волшебный, и движения такие — естественные, грациозные.
Она вела себя, как очень строгая экзаменаторша, честное слово! Просто мы между билетами много смеялись, невозможно было остановиться. Но и работали, да. Повторяли. Ермолова шпарила по-книжному, как в параграфе написано, а я нарезал отсебятину, но подкрепленную источниками: про то, как Федору Четвертому Миротворцу плешь на голове мышьяком лечили, а Дмитрию Третьему — кашель кокаином, и всякую подобную дичь. Вот Эля и веселилась. Это всяко лучше, чем дергаться из-за какого-то Шакловитого!
Ну, и не вечно мы только про историю разговаривали. Она рассказывала про колледж, про преподов и учителей, про какие-то моменты из детства на побережье Черного моря и о своих увлечениях минтонетом и танцами. Я в основном пугал ее байками про интернат и тамошние порядки и немного рассказывал про бабу с дедом. Они у меня все-таки личности выдающиеся, и приколов что из дедовых лабораторий и мастерских, что с бабиной кухни у меня накопилось порядочно. О работе с Людвигом Ароновичем и о тренировках тоже рассказывал, но было видно — ей истории про мордобой не очень по душе. Потому что — девочка!
О чем мы никогда не говорили — так это о родителях. Я так понял, что у нее с этим тоже все было очень непросто. Да и про Ермоловых я уже в «Бархатной книге» и в сети начитался. Хорошо, что Эля — своя собственная, и дар у нее не темный, а трансмутационный.
В общем, мне очень не хотелось, чтобы учебный