Усевшись за письменный стол, я вытащила блокнот в потрёпанной кожаной обложке, хранивший все наши скудные финансовые выкладки, и карандаш с обгрызенным кончиком – привычка, от которой не могла избавиться ещё с детства, когда размышляла над сложными задачами.
И, нахмурившись, снова и снова суммировала и отнимала цифры, но результат не менялся – столбики чисел складывались в удручающую картину. Выходило, что даже продав все наши украшения, включая фамильное ожерелье с аквамаринами, которое должно было стать приданым Лорен, мы не сможем запустить даже один пресс в старой маслодавильне.
Для этого требовались слишком большие средства – ремонт обветшалого здания, восстановление проржавевшего оборудования, найм работников, закупка семян подсолнечника особых сортов. Да и урожай мы сможем собрать только в следующем году, а до тех пор нам нужно на что-то жить, кормить домочадцев, продолжать ремонт поместья.
Нервно вымеривая шагами кабинет, чьи размеры едва ли превышали размеры гардеробной в нашем прежнем замке, я перебирала в голове возможные решения, отбрасывая одно за другим. Можно было бы взять ссуду, но кто даст денег изгнанникам из чужой страны? Даже самый рисковый ростовщик потребует залог, а у нас не было ничего, кроме полуразрушенного поместья, которое само нуждалось в значительных вложениях.
Продать часть земель? Эта мысль колола сердце острой иглой. Даже если найдётся покупатель, мы лишимся своего главного достояния, того, что должно приносить нам доход в будущем и обеспечить дочерям достойное приданое.
Я остановилась у высокого стрельчатого окна, чьи витражи из цветного стекла, изображавшие морской пейзаж, давно потускнели и частично разбились, оставляя зияющие дыры, ныне затянутые промасленной бумагой. Сквозь них открывался вид на заросшие поля, где когда-то, по рассказам отца, колыхались золотые подсолнухи, поворачивающие свои яркие головки вслед за солнцем. Сейчас там виднелись лишь одичавшие сорняки разной высоты, колышущиеся под порывами морского бриза, да остатки кубрана.
Тяжело вздохнув, я вернулась к столу, проведя кончиками пальцев по его поверхности, отполированной до блеска годами использования. Под подушечками пальцев ощущались едва заметные углубления от перьев – следы писем и документов, составленных предыдущими владельцами. Мне вдруг представилась баронесса Марша, такая, какой описывал её отец – гордая женщина с безупречной осанкой и холодным взглядом, сидящая за этим самым столом, выводящая твёрдой рукой распоряжения своим управляющим или отписывающая очередной колкий ответ нахальному соседу.
В этот момент со двора донёсся шум, выдернувший меня из размышлений. Приглушённые голоса, перемежающиеся отрывистыми командами, скрип тяжёлых колёс по каменистой дороге, усыпанной гравием, звяканье сбруи и ржание лошадей, явно недовольных долгой дорогой – похоже, к нам кто-то пожаловал.
Отложив подсчёты и задвинув ящик стола, где лежали наши скудные сбережения, я поспешила вниз, придерживая широкий подол платья, чтобы не зацепиться за выступающие гвозди на лестнице, которые Говард собирался забить ещё неделю назад, но всё руки не доходили.
Во дворе, к моему удивлению, стояло сразу три телеги – добротные, с высокими бортами, и большими колёсами, окованными железом.
Вокруг повозок суетились шестеро незнакомых мужчин. Они выгружали что-то массивное и аккуратно завёрнутое в толстую серую холстину, перевязанную бечёвкой. А Говард, в рубахе с закатанными по локоть рукавами, и какой-то крепкий мужчина средних лет наблюдали за процессом, оживлённо переговариваясь. Капитан держал в руках свиток пергамента, периодически сверяясь с ним и указывая на различные свёртки, словно проверяя комплектность поставки. Его обычно суровое лицо выражало недоумение, смешанное с настороженностью, а седые брови сошлись на переносице, образуя глубокую складку.
Приглядевшись внимательнее, я узнала во втором мужчине того самого столяра, у которого заказывала кровати несколько дней назад. Удивлённая таким большим обозом – ведь я заказывала всего три кровати, да и те с рассрочкой оплаты – я поспешила к ним, стараясь не споткнуться о разбросанные по двору черепки разбитых горшков, которые Рут ещё не успела убрать после вчерашней уборки чердака.
– Доброе утро, мастер, – поздоровалась я, подходя ближе. – Вижу, вы привезли наш заказ?
– Доброе, лейна Элизабет, – почтительно поклонился столяр, сняв потрёпанную шляпу, обнажив совершенно лысую макушку. – Как и обещал, точно в срок. Сами видите, работа отменная, такие кровати век простоят – дубовые ножки от сырости спасут, а сосновые рамы легче на вторые этажи затаскивать.
Мастер с нескрываемой гордостью кивнул на один из свёртков, который двое работников только что освободили от холстины, демонстрируя изящные резные спинки кровати, украшенные традиционным для Сольтерры узором. Дерево, мастерски отполированное, медово светилось в лучах солнца, а в местах соединения виднелись искусные шипы и пазы, выполненные без единого гвоздя – признак по-настоящему качественной работы.
– Благодарю, – кивнула я, наблюдая, как работники осторожно снимают с первой телеги остальные аккуратно обёрнутые доски кроватей. Одна из них, самая длинная, должно быть, соскользнула, и двое мужчин едва успели её поймать, издав приглушённые проклятия, тут же смущённо замолчав, заметив меня. – Но, что в остальных телегах?
Столяр удивлённо посмотрел на меня, а в его глазах промелькнуло искреннее непонимание. Он машинально почесал щетинистый подбородок, на котором виднелся свежий порез от бритвы – должно быть, мастер привёл себя в порядок специально перед визитом, что было для него нетипично, судя по обычно неопрятной бороде.
– Как же, госпожа, так ведь это всё ваш заказ, – произнёс он, недоумённо почесывая затылок. – Кровати, как договаривались, да ещё матрасы, подушки, одеяла, простыни… Всё, как вы и просили. Даже столики прикроватные сделал…
– Но я не заказывала ничего, кроме кроватей, – растерянно произнесла я, переводя взгляд с мастера на горы тюков во второй и третьей телегах. На одном из тюков была вышита метка мастерской местного ткача – три волны, перехваченные золотой нитью. По словам Дори, его товар считался лучшим в округе, но стоил так дорого, что его могли позволить себе только самые зажиточные семьи.
– Как же так? – искренне изумился столяр, на его лбу залегли глубокие морщины. – В тот же день, когда вы оставили заказ на кровати, от вас пришёл парнишка. Дал монет и просил привезти также подушки, одеяла, матрасы и прочее, что требуется для дома. Я свою женку подрядил, уж она-то знает, у кого лучшее. Всё отобрала – и перья самые мягкие для подушек, и шерсть для одеял тонкой выделки, и льняные простыни, что не грубые, а как шёлк на ощупь.
Мастер говорил быстро, размахивая руками, словно боялся, что я усомнюсь в его честности. А я оторопело смотрела на горы тюков и свёртков, не