– От нас никто не приходил, – медленно произнесла я, ощущая, как пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони, оставляя полумесяцы следов. – Как выглядел этот парнишка?
– Обычный такой, – столяр задумчиво потер подбородок. – Невысокий, жилистый, в простой одежде. Такой, знаете, непримечательный, каких сотни в любом городе. Лица толком не разглядел. Говорил, что по вашему поручению пришёл, мол, вы забыли уточнить про остальное, а ему велели добавить заказ.
– И вы поверили незнакомцу? – нахмурился Говард.
– Так он же монеты принёс, – развёл руками столяр, смущённо переминаясь с ноги на ногу, словно провинившийся мальчишка. – Полный кошель, и все как на подбор, лейна, с профилем старого короля. Такие монеты высоко ценятся – чистое серебро, не то что нынешние, с примесями. И наперёд заплатил, всё до последней монетки, будто знал точную сумму.
Мастер развёл руками, и в этом жесте читалось искреннее непонимание ситуации. Его лицо выражало смесь смущения и гордости за проделанную работу, словно он не мог решить, что перевешивает – досада от недоразумения или уверенность в качестве исполненного заказа.
Я озадаченно посмотрела на Говарда, который выглядел столь же сбитым с толку, как и я. Его обычно спокойное лицо выражало крайнюю степень замешательства, что случалось крайне редко. Кто бы ни был таинственный благодетель, он знал о нашем заказе, что уже само по себе было тревожным знаком.
– И где сейчас этот кошель? – поинтересовалась я, пытаясь найти хоть какую-то зацепку в этой запутанной истории.
– У меня с собой, – мастер похлопал по поясу, где висел потёртый кожаный мешочек, потемневший от времени и частого использования. – Хотел вернуть, если что не так. Только мы уж всё привезли, работу сделали… Вы же не откажетесь от заказа, а? Столько дней трудились, лучшее дерево отобрали, все по заветам отца-мастера.
– Можно взглянуть на кошель? – попросила я, протягивая руку.
Столяр с видимой неохотой отвязал от пояса мешочек, потратив несколько мгновений на распутывание замысловатого узла, которым был закреплен кожаный шнурок.
– Вот, лейна, – пробормотал он, наконец справившись с узлом и протянув мне мешочек. – Все монеты там, до единой. Я их даже не пересчитывал повторно, точь-в-точь столько, сколько нужно было.
Кошель был тяжёлым, добротно сшитым из тёмной кожи особой выделки, непромокаемой и прочной, с двойными швами, обработанными воском для защиты от влаги. Металлические клёпки по бокам, предотвращавшие износ в местах наибольшего трения, тускло поблескивали на солнце, сохранив изысканное тиснение в виде королевского герба Лавении – льва, стоящего на задних лапах.
И этот кошель был… до боли знакомым, настолько, что сердце пропустило удар, а в горле внезапно пересохло. Я много раз видела такой у бедра Говарда – это был стандартный армейский кошель из особой дубленой кожи, какие выдавались только королевским офицерам высшего ранга в Лавении. Такие мешочки изготавливались в единственной мастерской в столице, а кожа для них проходила особую обработку, придававшую ей характерный зеленоватый оттенок на внутренней стороне и метку, которую невозможно было подделать.
Говард свой потерял во время нашего спешного бегства. Я не раз слышала, как он сокрушался об этом, особенно о потере семейной реликвией – серебряной монеты времен основания королевства, которую его прадед получил из рук самого короля за спасение знамени в битве при Серебряных холмах.
– Это стандартный офицерский кошель лавенийской армии, – тихо проговорила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Таких здесь не найти, их делают только в столичной мастерской Лавении, по особому королевскому указу.
Я передала мешочек изумлённому капитану, чьи брови поползли вверх, образуя две белесые дуги на загорелом лице. Его руки, привыкшие к тяжести меча, приняли кошель с неожиданной бережностью, почти с трепетом. А пальцы, покрытые мозолями от многолетних тренировок с оружием, погладили кожу знакомым движением, словно приветствуя старого друга.
Говард взял кошель, придирчиво ощупывая каждый шов, каждую заклёпку, словно боясь допустить ошибку. Его серые глаза, обычно спокойные и уверенные, сейчас выражали целую гамму чувств – от недоверия до растерянности. Он развязал кожаный шнурок, заглянул внутрь, перебирая серебряные монеты, и внезапно замер, уставившись на дно кошеля, словно увидел там нечто невероятное.
– Госпожа, – голос капитана звучал напряжённо. – Это мой кошель. Тот самый, что я считал потерянным в лесу за Рэдвудским перевалом. Видите эту метку? Я сделал её после присяги королю, двадцать лет назад…
Глава 21
– Как он мог здесь оказаться? – выдохнула я, чувствуя, как холодок пробежал по спине, заставляя волоски на затылке встать дыбом. Сердце забилось быстрее, отдаваясь в висках глухими ударами. Неприятное чувство, будто за нами наблюдают, заставило меня невольно оглянуться на тени, скользящие по двору от облаков, проплывающих по небу. – Кто мог его принести? Кто вообще знал о его существовании, не говоря уже о том, где мы делаем заказы?
Я посмотрела на столяра, но тот лишь растерянно пожал плечами, явно не имея ответа на загадку, в которую он сам неожиданно оказался втянут. Его лицо выражало искреннее недоумение, смешанное с нарастающим беспокойством.
В этот момент со стороны дома донёсся восторженный возглас, перекрывший наши встревоженные голоса. На широком каменном крыльце стояла Амели. Её светлые волосы, заплетенные в небрежную косу, растрепались от ветра, а на щеке виднелось пятнышко какой-то зеленой субстанции – должно быть, снова экспериментировала с травами в своей лаборатории. Глаза младшей дочери, обычно спокойные и задумчивые, сейчас широко распахнулись от изумления при виде телег, доверху нагруженных тюками и свертками.
– Что это? – выдохнула она, подбегая ближе, с любопытством оглядывая телеги и работников, которые, не обращая внимания на наши озадаченные лица, продолжали деловито разгружать повозки. – Мама, ты купила всё это? Но ведь утром ты говорила, что денег хватит только на самое необходимое…
Её взгляд скользнул по внушительным свёрткам, по матрасам, перевязанным верёвками, по горам подушек и одеял, которые работники складывали на холщовую подстилку во дворе, чтобы защитить от пыли и грязи. В зелёных глазах дочери читалось недоумение, смешанное с восхищением – после недель сна на соломенных тюфяках, перспектива обзавестись настоящими кроватями с мягкими перинами казалась почти чудом.
– Нет, – покачала я головой, чувствуя странную смесь тревоги и благодарности, словно