Все же она позвонила. Ей что-то сказали на чужом языке. Видимо, сообщили, что такого абонента больше нет. И трудно ли купить новую симку?
Деньги обязательно были у Лейлы Гороховой. Ее взяли в труппу здешнего русского театра. Какую-то зарплату ей же платили?
Лейла – сучка порядочная, но она же должна понимать, что такое голодный ребенок!
Тихо выругавшись, Люся позвонила в администрацию театра. Ей и тут ответили на чужом языке. Чего и следовало ожидать…
Люся посмотрела – который час. Пожалуй, Витольд уже освободился, и можно его подстеречь у ворот типографии. Он не откажется угостить ужином, нет, не откажется. Мало ли что Бирута?.. Просто – ужин! И можно у него перехватить хоть двадцатку.
Но для этого нужно быть в форме!
Она открыла чемодан. Любимой юбки от Версаче там уже не было – юбкой Люся расплатилась с Дзинтрой, которая присматривала за ее имуществом и за Сенькой, приводила покупательниц. Дзинтра не знала, что такое от Версаче, но серая элегантная юбка ей понравилась.
С некоторым напрягом Люся собрала тщательно продуманный и пошла в коридор к большому зеркалу – только там свет позволял нормально накраситься.
Из зеркала смотрела сорокалетняя женщина с обвисшим лицом и давно не стриженными волосами. Веки отяжелели, под глазами мешки. У женщины было десять кило лишнего веса, облупившийся маникюр, взгляд голодной собаки.
– Боже мой… – прошептала Люся.
Что случилось со свежим лицом и стройной талией – она не понимала. А понимала – в таком виде нельзя идти к Витольду!
Что оставалось? Оставалось ждать, пока бывший муж придумает, как ей помочь, как вытащить ее с Сенькой отсюда! Он должен, он обязан что-то придумать! Он же обещал! Обещал? Да, обещал! У него же есть деньги! Он найдет способ их переправить!..
Если захочет искать. Но он же порядочный человек!.. Захочет, найдет…
Бывшая жена ему в Москве совершенно не нужна. Да, немного денег подкинет. А оплатить билет на самолет… Вот способ забрать в Москву Сеньку он изобретет. И отдаст ребенка своей мамочке. У него же молодая жена… И, насколько Люся знала бабью породу, эта жена постаралась как можно скорее забеременеть. Сенька ей совершенно не нужен…
Дашка!..
Люся позвонила дочери.
– Мама, какие деньги? – удивилась Дашка. – Нам с Эриком впритык хватает. Он с родаками расплевался, снял комнату, мы там теперь живем, я на работу вышла…
– А школа? – возмутилась Люся.
– Какая еще школа? Меня взяли в швейный цех ученицей. Я учу язык. Эрик работает курьером. Ничего, справимся!
Девочка, в которую столько вложено, станет швеей! Это было невыносимо! И она живет с курьером – московская элитная девочка, девочка со звездными перспективами!
– Мам, пока, меня зовут!
Тем разговор и завершился.
Люся подумала еще немного и вышла на улицу. Мобильный интернет теперь был не по карману. Так что пришлось искать театральную афишу. Да, в этот вечер у Лейлы вроде был спектакль.
Раньше Люся смеялась над дамами и девицами, которые ждали кумиров у служебного входа. Теперь она, не сразу найдя служебный вход, встала рядом. И решила стоять до упора.
Хорошо, что обула лоферы. На каблуках она бы целый час не продержалась.
Наконец стали выходить театральные люди. Они, возбужденные и веселые, проходили мимо, и кое-кто даже говорил по-русски. Появилась Лейла. Люся шагнула навстречу.
– Лейла!..
– Ты? – неуверенно спросила актрисуля.
– Я… Лейлочка, прости меня, если что было не так! Прости, бога ради! Это я во всем виновата!
В чем ее вина – Люся уже не помнила. Но как иначе выпросить хоть немного денег – не знала.
Лейла молчала. Но ее молчание означало: ну, я торжествую, наконец-то ты приползла ко мне на коленях! Ты приползла – вообще утратившая человеческий вид, ты приползла – жалкая и никакая. Смысл Люсиной мольбы Лейле был ясен.
Актрисулю окликнули на незнакомом языке – ей следовало догонять свою компанию.
Но победа должна была быть полной.
Лейла достала из сумочки кошелек.
– У меня все деньги на карточке, – сказала она – уже с местным акцентом, с прекрасно поставленным местным акцентом. – Вот мелочь осталась.
Мелочь эта была – бумажка в пять евро. Люся взяла ее – и этим подписала акт о капитуляции. А Лейла быстро ушла.
Пять евро – чизбургер, пакет кефира, что еще?..
Вернувшись с покупками, Люся открыла чемодан. Там еще лежало десять экземпляров книжки – остальные она раздарила. Кому, зачем?..
Люся взяла книжку. Прекрасно изданную книжку о женщине по имени Люся. Две повести, три рассказа. О том, как она жила с мамой и бабушкой в сталинке на Тверской. О том, как мама помогла ей устроиться на радио. О том, как она встретила первого мужа. О том, как мама и бабушка уговорили с ним развестись… о том, как рожала… о том, как поругалась с медсестрой… о том, как пошла с ребятами на митинг, упала там и разбила колено…
Это была теперь ее единственная собственность – жизнь, прожитая в Москве.
Люся взяла телефон.
Вот все, что у нее осталось, – за прошлый месяц заплачено, как быть с этим месяцем – непонятно.
Найдя нужный номер, она долго смотрела на него, ей вдруг стало очень стыдно. А больше ничего ведь не оставалось – и Люся нажала пальцем на экран.
– Мама?.. Мама, забери меня отсюда!..
Нарцисса усмехнулась – больше тут делать нечего. Отражение не оправдало ожиданий.
Впрочем, рано или поздно это должно было случиться.
Она довольно долго надеялась – сперва, в Москве, это было вполне приличное отражение, в меру шумное и искренне в нее, нарциссу, влюбленное. Любовь в отношениях между нарциссой и отражением – главное. Ежедневный поток любви – главное условие, которое ставит нарцисса перед отражением. Он был. Нарцисса это ценила и не обращала внимания на мелочи. Она честно отвечала на любовь и даже получала от этого удовольствие. Она, как могла, поддерживала свое отражение и даже давала советы.
Она хранила тот образ, который отражению было приятно видеть. И любовь, возникающая в секунды взгляда, была ее лакомством, ее радостью.
Ради лакомства нарцисса носилась по всем зеркальным поверхностям, растекалась по магазинным витринам, съеживалась в крошечном зеркальце на патрончике губной помады.
Но настоящим кормом было внимание тех, кто окружал отражение. Тех, кто мог оценить труд нарциссы. Каждое слово, сказанное отражению, попадало к