Большой пожар - Владимир Маркович Санин. Страница 112


О книге
головы не потеряет, но пока что я еще РТП и должен быть в курсе динамики развития и тушения пожара на всех участках. А на душе чуть спокойнее: наши лучшие тушилы, Чепурин и Головин, уже работают, силы прибывают непрерывно.

На лестничных маршах к седьмому этажу – снова ко`злы, обломки досок… Сунулись – температура адова…

– Поливайте нас, не жалейте!

Облитые с ног до головы, рванулись через пекло на седьмой. Пока ребята снизу тушили марши, мы с Лешей влетели наверх, в лифтовой холл. Удача, да какая – не горит! Ремонтники, на сей раз спасибо им, земной поклон – успели отодрать с пола плитку и со стен облицовку. Ко всем чертям полированные дверцы – вот он, лифт, а в нем трое плюс дым; все трое, двое мужчин и женщина, без сознания, вытащили, Леша подхватил под мышки двоих, я женщину на плечи – и бегом вниз, а пламя по маршам еще не полностью сбито, и только одна мысль сверлит мозг: не споткнуться! Нет, не споткнулись, пронесли на пятый, на четвертый, а там врачи…

Сообщение от Димы: я больше не РТП, руководство принял на себя полковник Кожухов. Нужна срочная информация о положении на восьмом этаже, майор Баулин туда не пошел, Кожухов послал его на левое крыло седьмого, где опасная обстановка. Моя задача – разведка восьмого, и немедленно! Идти придется вдвоем, мое звено газодымозащитников Кожухов отдал Чепурину.

Идти в разведку вдвоем запрещено уставом, в разведке очень нужен третий. Однако, как советовал, кажется, Петр I, не держись за устав, как слепой за плетень, – в исключительных случаях нужно действовать по обстановке. Хуже было то, что мы остались без воды, рукавные линии, которыми мы пользовались, остались в коридоре на седьмом. Надежда на внутренний водопровод, его во Дворце я сам не раз проверял, знал, что он добротный, с запасом рукавов, но вот в каком они состоянии сию минуту?

Порядок! В лифтовом холле на седьмом Леша достал из пожарного шкафа и размотал двадцатиметровый рукав – вот мы и с оружием. Леша протушил первые метры лестничного марша на восьмой этаж – и тут я допустил большую ошибку.

Азбучная истина: в горящем доме нельзя открывать двери на себя! Распахивая, встань в сторону – ведь неизвестно, что творится за этой дверью.

Элементарная истина – и я о ней забыл. Пусть в горячке, но намертво забыл, пренебрег.

Эта дверь, сделанная из стеклянных блоков, обнажилась как раз посредине марша – неизвестного назначения дверь, обычно таких на главных лестницах не бывает. А вдруг там помещение, а в нем люди? И я рванул дверь на себя – как полный профан, как ошалевший от первого своего пожара новичок.

Оттуда на меня выбросилось багрово-черное пламя, обожгло лицо. Леша рывком вытащил меня наверх, а пламя из двери клубами выскочило на уже протушенный марш и заплясало вниз, словно обрадовавшись, что его освободили из темницы.

Мы оказались в огненном кольце – снизу и сверху все горело.

Потом узнали, что в каморке за дверью костюмеры народного театра хранили старое, никому не нужное барахло, под которым какой-то осел спрятал две канистры с бензином. Всей этой гадости, чтоб взорваться и вспыхнуть, только и нужен был свежий воздух, кислород, который я впустил.

Пришлось, как тиграм в цирке, прыгать через огонь вниз, прикрывая смоченными крагами лицо. В конце концов пламя мы сбили, но на этой дурацкой истории потеряли несколько драгоценных минут.

Теперь о том, о чем не расскажут другие.

На восьмом этаже мы застряли надолго. Дело в том, что из лифтового холла ремонтники сделали склад: здесь повсюду стояли бидоны с краской, валялись рулоны обоев, стопки полистироловой плитки и прочее, и все это горело, и горело хорошо!

С одним стволом «первой помощи» (так мы обычно называем ствол Б, в отличие от мощного ствола А, который держат двое, ствольщик и подствольщик) мы провозились бы здесь с полчаса. Но не успел я запросить у Рагозина подкрепления, как он сам проинформировал меня о чрезвычайной обстановке: лифтовой холл отставить, пробиваться по левому коридору и заняться спасанием людей, их там много, автолестница не успевает снимать.

Коридор проходили тяжело, отвоевывали метр за метром и взламывали закрытые двери. Сначала шли помещения областного издательства – к счастью, пустые, редакторы успели разойтись по домам, а тушить шкафы с рукописями времени у нас не было; дальше по коридору где-то были двери литературного объединения и лектория, куда собирались по вечерам; именно там могли быть люди, о которых информировал Дима.

Но туда мы попали не сразу, ибо натолкнулись по дороге на роскошную двустворчатую дверь, которую я сразу узнал: во время одной проверки заходил сюда и ругался с директором издательства Микулиным, который забыл выключить кофеварку и устроил загорание, правда пустяковое. Дверь закрыта, постучал – молчание. Леша за ломиком, вбежали – Микулин высунулся в окно и кричит. Что было дальше, вы знаете, пришлось выводить Микулина из стрессового состояния не совсем корректным образом, но зато эффективно. А вот подробность из сегодняшнего дня. Недавно мы с Микулиным встретились на родительском собрании, вместе с Бубликом учится его внук. Разговорились, стали вспоминать, и он горестно поведал, что тогда, во время пожара, у него сгорела рукопись повести. «Мастера и Маргариту» я знаю наизусть и тут же процитировал: «Простите, не поверю, – сказал Воланд, – этого не может быть. Рукописи не горят», но Микулин со вздохом заверил, что с его рукописью чуда не произошло. Я его утешил тем, что история уже знает подобный прискорбный случай, когда в пожаре погибла Александрийская библиотека с древними рукописями, а ближе к нашему времени – рукопись «Слова о полку Игореве». По кислой улыбке Микулина я догадался, что эти сравнения мало его утешили.

Но тогда, оказавшись в безопасности и придя в себя, Микулин дал нам бесценную информацию: когда он побежал из лектория к себе в кабинет звонить по 01, там оставалось примерно человек двадцать. Значит, они и сейчас в лектории, это метрах в двадцати по коридору от его кабинета, на противоположной стороне – окна во двор.

Да, чтобы не забыть, такая деталь: сбивали огонь – наступала полная темнота, а из-за дыма и электроэнергия была вырублена. Даже групповой фонарь и тот на какой-нибудь метр давал подобие видимости. Практически полная темнота.

Как мы дошли до лектория, помню плохо, впрочем главная круговерть, которая ошеломляла в коридорах многих, уже закончилась, все, что могло гореть, догорало, полыхало лишь в отдельных комнатах, двери в которые были

Перейти на страницу: