Поэтому, включив на ноутбуке, пока заряжалась батарея, программу SasPlanet — все просмотренные ранее спутниковые снимки хранились в её памяти, — мы внимательно, сантиметр за сантиметром, изучили вид сверху на интересующее нас место.
И вот что получилось: если аккуратно перемещаться по крышам низких построек и изредка по заборам, из двора завхоза можно было относительно легко выйти прямиком на соседнюю улицу. На самый первый дом от реки.
Оставалась самая малость: пройтись по этой улице и опросить жильцов первого дома. Украли-то много — мешки картошки, тушки кур, кроликов. Вывезти всё незаметно, таская по крышам, — нереально. Значит, тащили напрямую, через забор или калитку, на соседний участок. Но сперва нужно было узнать, кому принадлежит тот самый дом.
— Позвони Марине, пожалуйста, — закидывая в рот последний кусочек вареной картошки, на автомате попросил я Аню, совершенно забыв, что телефоны уже давно как мертвые кирпичи.
Марина, работающая секретарём в сельпо, наша дальняя родственница — седьмая вода на киселе, но всё же. Поэтому какие-то вещи, типа справок для соцслужбы и подобного, мы обычно делали через неё.
— А какой тебе дом нужен? — не обращая внимания на мою оговорку, уточнила Анна, убирая тарелки. — На какой улице?
— По шестой, самый первый, если от реки. Тот, что граничит с участком Валентина Ивановича.'
— Так он сейчас пустует, — сразу ответила Аня. — Еще с осени. Дачники там, какие-то городские. Летом приезжают на выходные, шумят, шашлыки жгут, а зимой — хоть бы раз показались. Наглухо закрыто.
Тема дачников. В нашем селе она была вечной и популярной. Рядом река, от города всего пятнадцать минут езды — чем не курорт для уставших от асфальта горожан?
Так что вывод напрашивался сам собой, с пугающей очевидностью. На девяносто процентов всё похищенное лежало сейчас в этом брошенном зимой дачном домике. А может, и сами мародёры там же и отсиживаются, как крысы в норе.
Переглянувшись с Андреем — в его глазах читалось то же самое — мы вышли на улицу — якобы покурить. И уже там, в ледяной темноте, под бесстрастными звездами, чтобы никого не пугать и не сеять панику, обсудили дальнейшие действия.
Если вкратце, ничего особо умного мы не придумали. Лучшего варианта, чем сообщить обо всём главе и его людям, просто не существовало. Ведь пойди мы одни, вдвоем, — вероятность напороться на засаду, пристрелить кого-нибудь по ошибке или, не дай бог, самим получить пулю или нож в спину, — зашкаливала. Потому как те, кто хладнокровно перерезал глотки двум беззащитным старикам ради нескольких кур и пары мешков картошки, явно не были робкими новичками. Это были отморозки, для которых человеческая жизнь ничего не стоила. Чтобы не наломать дров и не стать следующими в списке погибших, следовало перестраховаться и действовать с силой. С законной силой.
— Поднимай дежурную группу, — коротко, без лишних слов, приказал Сергей Алексеевич, как только Андрей закончил говорить. Лицо главы стало жестким, как камень. — Полный состав. С оружием.
Его зам, тот самый неприветливый мужик-учитель (вечно щурящийся, будто в даль, оценивая что-то невидимое), молча кивнул — в его узких глазах мелькнуло что-то хищное — и вышел за дверь кабинета в штабе.
Ну а дальше всё происходило с пугающей, отработанной быстротой. Как будто ждали повода.
Группа собралась минут за десять: семеро человек, включая участкового Петровича (дрожащего от холода и волнения) и обоих гаишников, теперь больше похожих на ополченцев.
Вооружение было пестрым: два Макарова (у главы и его зама), пара калашей: один АКС-74У (укороченный, у гаишника), другой — более старый, под винтовочный патрон 7,62×39 (у одного из казаков). Плюс одна охотничья «Сайга» под тот же калибр и короткоствольный, массивный «Люгер» у Петровича — наверное, трофейный, с войны. Это то, что было у них. Мне же, в обмен на мою старинную двустволку (патроны от которой я предусмотрительно «замылил», выдали не менее древний револьвер системы Нагана. В оружии я не большой специалист, но что-то похожее видел в фильмах про гражданскую — с цельной рамкой и странным барабаном.
В общем, теперь хоть на войну. На нашу маленькую, деревенскую войну.
Машины брать не стали — чтобы не спугнуть шумом моторов. Пользуясь кромешной темнотой — луна скрылась за тучами — мы пешком, цепочкой, подошли прямо к нужному дому на шестой улице. Собак не было — дачники редко держат. Дружно, помогая друг другу, перемахнули через невысокий забор из профлиста. Снег хрустел под ногами предательски громко. Аккуратно, пригнувшись, подошли к окнам — в доме горел тусклый, дрожащий свет, вероятно, от свечи или керосинки, и слышались приглушенные голоса. Без долгих раздумий, по сигналу главы (резкому взмаху руки), просто вломились внутрь — дверь не была заперта.
Картина наглядна: Трое мужиков — оборванных, с диковатыми глазами, явно не местных. Они сидели за столом вокруг сковороды с объедками курятины. В одном углу валялись знакомые мешки с картошкой, в другом всё остальное, что утащили из дома завхоза — банки с огурцами, пачки соли, крупы, и прочее.
Короткий, нервный допрос под дулами автоматов показал: живут они здесь уже несколько дней, «отсиживаются». Нашли дом открытым… Кормиться надо было… Приговор короткий: расстрелять.
Они не поверили поначалу, забухтели, заныли: «Права не имеете!», «Полицию подавай!», «Мы не виноваты, нашли так!». Но спорить с ними, доказывать и обосновывать никто не собирался. Как и оставлять жизнь — слишком опасны, слишком озверели. Поэтому их просто, грубо, вытолкали на задний двор, на огород. И буднично, как-то даже привычно уже, пристрелили. Резкие, оглушительные хлопки в темноте. Рывки тел. Тишина после них показалась еще громче, в ушах гудело. Пахло порохом, снежной сыростью и чем-то новым, металлическим.
И даже соседи не выглянули, не всполошились. Выстрелы за последние дни стали… нормой. Да и в потемках народ не ходил, предпочитая отсиживаться по своим углам при тусклом свете свечей, как в далекие, всеми забытые, стародавние времена.
Наверняка, если б даже знали, возражать бы не стали. Мы все оказались на войне. Пусть и не объявленной, пусть пока тихой, но войне. С ее жестокими, неумолимыми законами. Где суд