— Ладно, давайте поближе подъедем, — предложил старший группы, немолодой, лысый и вечно хмурый мужик из последнего УАЗа. — Может, найдем там чего… Узнаем точнее.
Преодолеть эти «поближе» — километров пять — оказалось испытанием. Солончаки, скрытые под тонкой коркой подсохшей грязи, засасывали колеса мгновенно. Застряли трижды. Каждый раз — коллективная возня с лопатами, тросами, лебедкой. УАЗ, как истинный вездеход, умудрялся застрять там, где другая машина и не поехала бы. «Ё-моё… Опять!» — стало нашим припевом. Но в итоге, грязные, запыхавшиеся, мы добрались. Я выбрался и поднялся на вершину самого большого кургана. Высокий, метров двенадцать, он казался… свежим. Земляная насыпь была плотной, камни, обрамлявшие основание, еще не успели врасти в почву. В нескольких местах виднелись провалы — признаки поздних подхоронок. Совсем недавних.
— Ну и что скажешь?' — Хмурый старший подошел ко мне, тяжело дыша. Его лицо было непроницаемо.
— А что тут сказать? — развел я руками. — Курган явно не древний. Лет сто, от силы двести. Травой порос, но не сильно. А вот эти провалы… — я ткнул ногой в ближайшее углубление. — Подхоронки. Похоже, прошлого лета или осени. Совсем свежие.
— Так давай выроем, да глянем, — предложил он просто, как о копке картошки. — За одно и посмотрим в живую на этих… кто тут лежит. Скифов что ли?
Мысль была кощунственной. Но и… заманчивой. Хуже уже не будет. Один взгляд. И закопаем.
Сбегали за лопатами. Взялись за дело у провала. Земля была твердой, спрессованной. Работали по очереди. Вскоре лопата одного из казаков звякнула о что-то твердое. Все замерли. Осторожно разгребая землю руками, мы открыли погребальную камеру. В деревянной колоде, обитой берестой, лежал воин.
Невысокий и крепко сбитый. Лицо европейского типа, но скуластое. Небольшая, аккуратная бородка. На нем были кожаные доспехи, обшитые мелкими железными пластинками, словно чешуя. На голове — круглый шлем с наносником, напоминающий мотоциклетный. В сложенных на груди руках он сжимал рукоять короткого меча — акинака. Он выглядел так, словно умер недавно. Лишь темный, почти черный цвет кожи — единственный признак разложения, выдавал захоронение. Промерзшая земля или особые обряды — кто знает. Запах стоял тяжелый, землистый, но не тленный.
— А что это у него, меч что ли? — присел на корточки Человек-Обезьяна. Он брезгливо стряхнул землю с руки воина и попытался разжать закостеневшие пальцы. — Ого, как вцепился!
Пальцы не поддавались. Сухожилия и мышцы словно окаменели.
— Да брось ты! — зашипел на него один из казаков. — Святотатство! Заройте его, и поехали!
Но Обезьяна лишь злобно ухмыльнулся. Он схватил лопату и, недолго думая, нанес несколько сильных, точных ударов по запястью мумии. Кость хрустнула, сухая кожа и сухожилия рассеклись. Рука с мечом осталась в его лапе.
— Ну вот и славно, а ты отдавать не хотел. — Он потрепал холодную щеку воина. — Теперь это мой трофей.
— На хрена тебе этот ножик дался? — не унимался казак, с отвращением глядя на отрубленную руку. — Осквернил могилу!
— На стену повешу. Сувенир. Всегда мечтал о чем-то таком, старинном, — процедил Обезьяна, отдирая пальцы от рукояти меча с каким-то омерзительным хрустом.
— А ничего, что мечу этому максимум год? — вступил я, чувствуя тошнотворный ком в горле. — Его ж недавно только закопали.
— А ты представь, что я археолог, и мы курган копаем, — усмехнулся Обезьяна, наконец оторвав кисть и швырнув ее обратно в яму. — Как тебе? Научная экспедиция!' Он потряс акинаком. Клинок блеснул тускло в сером свете.
Казак плюнул, развернулся и пошел прочь, бормоча под нос что-то непечатное о проклятии и дураках.
Я видел всю эту мерзость. И не скажу, что был возмущен до глубины души. Будь мы здесь одни с Андреем… Соблазн был велик. Скифский акинак! В идеальной сохранности! Сколько раз, проезжая мимо курганов, я мечтал найти что-то подобное! Не вандальски, с лопатой ночью, а на настоящих раскопках. Теперь же… Теперь этот кусок железа мог стать ключом к пониманию того, с кем нам, возможно, предстоит столкнуться. И он был в руках этого придурка.
Встретиться с теми, кто клал такие мечи в могилы, лично? Не дай бог. Но вопрос стал насущным: если скифы зимовали южнее, то когда они приходят сюда? Степь оживает в конце апреля — начале мая. К июню все выгорает. Значит, ждать их стоит самое раннее — через три-четыре недели. Когда появятся пастбища для их бесчисленных табунов.
— Как думаешь, что дальше будет? — спросил Андрей, когда мы, выбравшись обратно на относительно твердую землю, снова поползли в сторону призрачного города. В кабине пахло грязью и напряжением.
— Да откуда ж мне знать, — честно ответил я, всматриваясь в бескрайнюю, мокрую степь за лобовым стеклом. — Вот приедем, пойду в библиотеку, там покопаюсь в исторических книжках. Одно могу сказать точно: ничего хорошего ждать не стоит.
— Думаешь, нападут? — в его голосе прозвучала тревога.
— Уверен. Судя по тому, что известно об этих временах вообще и о скифах в частности, стоять в сторонке и любоваться на нас они не станут. Мы для них — странные пришельцы на железных колесницах. Или добыча.
— Так всё плохо? — Андрей сжал руль.
— Не знаю. Как бы не вышло, что ещё хуже, чем просто плохо. Зависит от того, в каком они сейчас состоянии — расцвет, упадок, война между племенами… Но в целом, как ни крути, соседство с воинственными кочевниками — ситуация хуже некуда.
— А чего они нам сделают? — оживился один из «пассажиров» сзади, толстый мужик с одутловатым от былого пьянства лицом. — У нас оружие, техника! Как катком раскатаем этих дикарей! — Он хлопнул ладонью по прикладу своего карабина.
«Мне бы твою безмятежность, браток», — подумал я, пытаясь вспомнить детали. Не школьный курс — он давно выветрился. А отрывочные знания из книг по археологии, из статей, которые я читал, увлекаясь поиском артефактов с металлоискателем. Я поднимал наконечники стрел, обломки котлов, пряжки. Знать бы про быт, тактику, численность… Этого не хватало. Кавалерийская лавина в тысячи всадников, осыпающая противника тучами стрел… Против нашего десятка карабинов и УАЗов?