Николка покосился на Трифоновых гонцов. Если псковичи смогут вовремя позвать на помощь Москву и Новгород, магистр возвратится от стен Пскова несолоно хлебавши, как уже не раз бывало. Но ведь псковичи ничего не подозревают. И если Псков останется один на один со стотысячным войском…
Дело ясное, надо послать голубя с вестью. Для того они тут, собственно, и сидят. Только вот незадача: читать-то его отец Исидор научил и теперь не нахвалится своим учеником, а учить письму только ещё собирается! Но скоро ли выучишься письму настолько, чтобы составить нужное послание? Не доучишься ли до того, что от Пскова одни угольки останутся?
Размышляя, он с привычной ловкостью орудовал плоской деревянной иглицей, на которую был намотан запас ниток. В левой руке у него была скользкая дощечка. Николка продевал иглицу в готовую ячею, завязывал узелок, потом обёртывал ниткой дощечку, продевал иглицу в следующую ячею и делал очередной узелок. Так он быстро проходил по всему ряду, и на дощечке оказывалось столько витков, сколько раз Николка продевал иглицу в ячеи и завязывал на них узелки. Тогда он вынимал дощечку и оказывалось, что готов ряд новых ячей.
«Остаётся одно, – думал Николка, – пусть напишет Мартын. Он, правда, по-русски не может, но это не важно – Трифон разумеет немецкую грамоту. Чернил да бумаги выпрошу у отца Исидора, он мне даст… Хоть бы скорей Мартын пришёл!..»
На лестнице послышались шаги. Что-то тяжеловаты они для Мартина. Николка с удивлением увидел отца, который почти никогда сюда не поднимался с тех пор, как его сын, обожавший голубей, научился управляться с ними лучше всякого взрослого.
Отец был на редкость в добром и весёлом расположении духа: ему много радости доставляла работа над Трифоновой лампадой, а сегодня к тому же был Новый год и такое яркое солнце! Он сказал:
– У всех нынче праздник, а они, сердешные, – отец кивнул на Трифоновых голубей, – томятся в клетке! Давай отпустим их – всё равно до рождественской ярмарки они уж вряд ли понадобятся! Прилетят они домой, и у них тоже будет праздник! Да и Трифон обрадуется, что мы о нём в Новый год вспомнили.
Николка остолбенел. Такого оборота дела он не ожидал. Прежде он всегда ликовал, когда оставшихся голубей наконец отпускали домой, но сейчас… Если голуби сейчас улетят, всё пропало: как тогда предупредишь псковичей о грозящей беде? Ведь осенью ни туда, ни оттуда никакой оказии не бывает.
– Ты что, язык проглотил? – весело сказал отец. – Отворяй отсадок! Выпускай пленников на волю! – И он шагнул к отсадку.
– Погоди! – чужим хриплым голосом крикнул Николка и бросился к отсадку, опережая отца.
Варфоломей Платонов с изумлением уставился па сына.
– Что с тобой нынче стряслось? Ты не захворал, случаем?
Николка, запинаясь, промямлил:
– Это… как его… надо покормить их перед дорогой…
– Да эва у них пшеницы-то в отсадке! – сказал отец. – Они ходят по зерну!..
– То есть… это… я хотел сказать: напоить… – пробормотал Николка.
– И воды в плошке полно! – возразил отец.
– Надо свежей, – сказал Николка. – Я сейчас переменю и толчёной соли щепотку подсыплю, чтоб напились как следует и по дороге пить не захотели.
– Добро! – согласился отец.
Насыпав в медную ступку крупной соли, Николка взял пестик и начал её толочь, а отцу сказал:
– Идите с Саввушкой во двор: со двора лучше смотреть, как полетят! Я сейчас к вам спущусь!
– И то, – ответил отец.
Когда отец и Саввушка ушли, Николка поспешно переменил воду в плошке, бросил в неё щепотку толчёной соли, размешал, и все голуби разом опустили клювы с большими нарослями [19] в воду и несколько мгновений пили не отрываясь. Николка ловко ухватил обеими руками самого крупного, так что он даже не трепыхнулся, и пересадил его в малый отсадок, стоявший в углу. На отсадок он накидал сена из охапки, на которой всегда сидел Мартин, а после этого, оставив отворенной дверцу большого отсадка, бросился вниз по лестнице во двор.
Некоторое время Трифоновых гонцов не было видно, только свои голуби перепархивали с крыши на перекладину, с перекладины в окошко и обратно. Но вот из окошка стремительно вылетел большой сизый голубь, горбоносый, с длинной шеей. А через мгновенье один за другим выскочили ещё четыре таких же. Они сразу сошлись в стаю и, сделав круг над Русским концом, понеслись в сторону Пскова.
– А почему их только пять? – спросил отец. – Их же было шесть! Может, один замешкался там, в отсадке? Надо его выгнать – пусть своих догоняет!
– Это самое… – забормотал Николка, – шестой… он тово…
– Что «тово»? – спросил отец.
– Я их кормил намедни да и упустил одного ненароком…
– Что ты мелешь! – сказал отец. – Я только что своими глазами видел в отсадке шесть голубей!
– Тебе… тово… побластилось [20]…
– Это тебе бластится! – сердито сказал отец и снова ступил на лестницу, ведущую в голубятню.
У Николки так колотилось сердце, когда он поднимался вслед за отцом, что он боялся, как бы отец не услыхал.
Увидев пустой отсадок и окинув взглядом голубятню, отец покачал головой и сказал:
– И верно, побластилось. Праздничный хмель, видать, надо мной подшутил.
А Мартин в этот день так и не пришёл. Не пришёл он и на другой и на третий день…
Глава одиннадцатая
Тайна кожаного мешка
Старший приказчик Георга Фекингузена доложил своему хозяину, что недосчитался в лавке одного нового кожаного мешка. Он сообщил также, что подозревает в краже младшего приказчика. Младший приказчик играет в кости, а игроки – самый ненадёжный народ. Проигрывая, они хотят во что бы то ни стало отыграться, и чем больше проигрывают, тем сильнее у них это желание. Продувшийся игрок отца с матерью за два гульдена продаст, лишь бы было что поставить на кон. По мнению старшего приказчика, были основания предполагать, что мешок пропал из лавки не пустым: вряд ли кто-нибудь станет красть мешок ради самого мешка, в особенности если на нём оттиснут торговый знак всем известного купца.
Решено было поручить Мартину следить за младшим приказчиком под видом помощи в лавке.
Никогда ещё жизнь у дедушки не казалась Мартину столь невыносимой. С утра до вечера он торчал в лавке, помогая младшему приказчику и заменяя его в случае нужды. В остальное время он, как и прежде, должен был заниматься науками. А