Наступило молчание. Наконец Мартин спросил:
– А сокровища кто стережёт?
– Дева Ключница и стережёт – у неё все ключи. А без ключа в подвал не попадёшь! Иные пробовали подкоп рыть – пустое дело! Рыли, рыли – никаких подвалов не нашли: будто их там и не было сроду. Ясно: это нечистый так подстраивает. А говорят, если встретить её на Новый год ровно в полночь, особенно в полнолуние, она может отворить тебе подвалы с сокровищами. Но на совести у тебя не должно быть никакого преступления и жалость в сердце должен иметь. А на безжалостных да на бессовестных, кто к ней явится, напускает она порчу. Многие здешние, из немцев, пытались её просить – все теперь порченые. Видал бесноватых на Домской паперти? Это они и есть. Больше уж никто не просит у Девы сокровищ. Без толку!
– А что, если нам попытаться? – робко сказал Мартин.
– На-ам? – озадаченно протянул Николка и медленно почесал в затылке.
– Мы ведь не безжалостные и не бессовестные, – сказал Мартин, – значит, нам бояться нечего?
– Да оно конечно, – согласился Николка. – Нам-то бояться нечего… Ай да Мартын! Как это я сам не додумался! Ведь проще пареной репы! Коли Дева смилостивится – вот тебе и корабль! А то и два!
– Два? – переспросил Мартин. – Да если взять по хорошему мешку да набить доверху, небось двадцать два корабля купишь, а может, и сто! Эх, жаль только – январь ещё не скоро!
– Нам январь ни к чему, – заметил Николка.
– А как же, – спросил Мартин, – ты ведь сам говорил, что Дева Ключница выходит только в Новый год?
– Так это ваш латинский Новый год в январе, а наш православный – первого сентября. Уже меньше трёх недель осталось.
Мартин не был уверен, что католические привидения соблюдают православные праздники, но Николка сказал:
– Кто ж знает, какой веры Дева? Ты знаешь? И я не знаю. Скорее всего, не латинской. Зачем вашим свою замуровывать? Ну, а в крайнем случае, если она в сентябре не выйдет, попытаем счастья в январе.
На том и порешили.
Гроза меж тем кончилась.
– Айда на голубятню! – сказал Николка.
Глава шестая
Голубятня
Когда мальчики поднялись на чердак хлева, где была голубятня, Николка достал из ветхого сундучка сверлильце и начал провёртывать отверстия в ровных обтёсанных жердях, из которых у него был сделан остов большой клетки. Мартин сел на охапку сена, обхватив руками колени, положил на них подбородок и стал смотреть на голубей.
Каких тут только не было: белые, чёрные, сизые, красные, пегие!.. Много было такой масти: весь голубь белый, а верхняя часть крыла пепельно-голубая. Два чёрных пояска поперёк крыла, словно нарисованные, отделяют пепельно-голубое от белых маховых перьев. Ноги мохнатые. Мартин уже знал, что голуби этой масти называются «чистые».
Голуби вольно влетали и вылетали в отворенное окно. На чердаке стоял немолчный шум от хлопанья и свиста крыльев. Некоторые голуби ходили кругами возле своих голубок. Распустит такой голубь хвост до полу, надуется и вдруг, низко опустив надутый зоб, кинется бегом к голубке, но, не добежав, внезапно остановится и начнёт кружиться на месте. И воркует, будто стонет.
Все Николкины голуби были хольные: кажется, тронешь – и к пальцам пристанет пыльца, как от прикосновения к берёзовому стволу.
Николка провёртывал отверстие за отверстием в верхней и нижней жердях, следя, чтобы они точно приходились одно над другим. Время от времени он откладывал сверлильце и брал ракитовые прутья из лежавшего рядом вороха. Каждый прут он вставлял концами в верхнее и нижнее отверстия. Получалась деревянная решётка.
В углу уже стояла одна клетка – не очень большая, гораздо меньше той, которую мастерил Николка. В ней сидело несколько крупных сизых голубей.
– Мартын, – сказал Николка, – сбегай-ка принеси свежей воды.
Мартин схватил дощатое ведёрко и побежал на колодец. Вернувшись, он выплеснул за окно остаток воды из долблёного корытца и налил свежей. Потом отворил клетку с сизыми голубями, достал оттуда глиняную плошку, переменил в ней воду и поставил обратно. При этом одни голуби забились в угол, а другие норовили клюнуть его в руку. Сразу было видно, что голуби эти отнюдь не из ручных.
– Почему они всё время сидят в клетке? – спросил Мартин.
– Это Трифоновы голуби, – отвечал Николка, не прерывая работы, – он ещё весной привёз их сюда из Пскова. Если их выпустить, они сразу полетят домой, никуда не сворачивая. Гонцы – такая порода. Их тут было больше! Иных мы уже выпустили, а эти пока сидят – на всякий случай. Ты не думай, я их выпускаю полетать по чердаку, чтоб не засиделись. Затяну окно сетью и выпущу. А вот видишь, какой здоровенный отсадок делаю – не захочешь улетать! – И он показал на недоконченную клетку.
– А на какой такой случай они сидят?
– Случай-то? – Николка почесал в затылке. – Да мало ли… Ну, навезли, скажем, в Юрьев соли – видимо-невидимо! Дешевеет она не по дням, а по часам. Тут её самое время покупать. Нужно Трифону весть подать: езжай, мол, сюда, соль дешева, а будет ещё дешевле. Или другое что-нибудь… Без голубей трудно! Кто же с вестью до Пскова так скоро доберётся? Ведь голубю тут дела всего часа на два – ход у него быстрый, путь прямой! Ему не надо петлять по рекам да по озёрам, как на судне, или по дорогам, как на лошадях. Вылетел он из города – под ним блестит-сверкает Омовжа. Потом Омовжа побежит влево и скроется из глаз. Пойдут леса, болота, речки, деревни… А как перевалит наш гонец за половину пути, полетит он над Чудским озером: справа – берег, слева – вода без края. Потом река Великая – там ему и Псков уже виден…