Графиня П. И. Шереметева
С гравированного портрета Зелигера
Расстояние между его общественным положением и положением его подруги было слишком велико для тогдашнего времени: тогда скорее простили бы распутства, не знавшие предела, чем подобную страсть, и вся эта блестящая обстановка и внешность скрывала только самую глубокую драму, полную треволнений, огорчений и проч.
По рассказам старых людей, граф нередко входил в комнаты Параши и заводил с ней беседу, как ему тяжело, что он собирается жениться на равной, и нужно им расстаться. Параша не выражала ни упреков, ни жалоб, только после, когда выйдет граф, она плакала и молилась.
Граф Н. П. жил с Парашей в так называемом «новом доме», построенном им на месте «Мыльня», наискось от театра; внутри этого дома все было просто, в спальне же актрисы Жемчуговой было еще проще: в окнах занавесы из затрапезы и серпянки, в простенке зеркало, две картинки с пастушками, нишь для самой простой постели с ситцевым подзором, два сосновых столика, березовые кресла, потолок подбит холстом, пол сосновый.
Единственную роскошь представляли картины, принадлежавшие графу. Параша знала одну дорогу – в театр да в сад по большой крайней аллее; девять лет, с 1790 года, когда построен был этот дом, до 1799 года здесь жили влюбленные в тиши и уединении, между природою и искусством.
Но жить в Кускове им было невесело – косые взгляды, намеки, сплетни и т. д., и, как рассказывает Бессонов, случай решил отъезд из Кускова: раз, гуляя по большой аллее, Параша встретила посетителей, приехавших погулять по саду; подученные дети бросились к ней с вопросом: «Где здесь живет кузнечиха, где здесь кузница и есть ли дети у кузнеца?» Огорченная, она бросилась в свой покой, и граф после этого тотчас распорядился отъездом в Останкино.
Театр был запечатан в 1800 году и после пятнадцатилетнего своего процветания покинут. Родной внук Натальи Борисовны Долгоруковой, известный поэт И. М. Долгоруков, писал о Кусковском театре:
Театр волшебный подломился,
Хохлы в нем опер не дают,
Парашин голос прекратился,
Князья в ладоши ей не бьют;
Умолкли нежной груди звуки,
И «Крез меньшой» скончался в скуке.
То же самое последовало и с новым домом – жилищем влюбленных; через десять лет после смерти графа опекуны в него стали пускать жильцов-дачников, но вскоре дорогой памятник для Шереметевых был срыт до основания и сглажен и наместо его здесь посажены серебристые тополи.
В Останкине, как говорит биограф Пр. Шереметевой, Бессонов, влюбленная чета вздохнула свободнее, подругу графа только видели да знали по слухам, не было у нее тысячи тяжелых связей, заботливо отсюда удаленных.
Граф с Парашей перестал вовсе посещать место дорогих, но щекотливых воспоминаний, мало-помалу все вещи из Кускова были вывезены; перевели также и театральную труппу, и в Останкине повторились те же представления: оркестры музыки, хоры, катанья по прудам с песнями, фейерверки и проч. В Останкине театр был только «домашний», допускались только избранные, меньше было огласки, более свободы для главной его героини.
Граф предпочитал чествовать в Останкине высоких посетителей, как мы уже говорили, императора Павла I, короля польского Станислава Понятовского и др.
Зимою, живя в Петербурге, граф еще меньше делал у себя приемов, на которых редко показывалась Прасковья Ивановна. У графа Николая Петровича не было только парадных праздников, но обычного своего гостеприимства он не покидал, и ежедневный его открытый стол, по обыкновению, был на тридцать и более человек. Садились за этот стол кто хотел, не только знакомые, но и мало известные хозяину. И. А. Крылов рассказывал князю Вяземскому, что к нему повадился постоянно ходить один скромный искатель обедов, чуть ли не из сочинителей. Разумеется, он садился в конце стола, и, также разумеется, слуги обходили блюдами его как можно чаще. Однажды не посчастливилось ему пуще обыкновенного: он встал из-за стола почти голодный. В этот именно день случилось так, что хозяин, после обеда проходя мимо него, в первый раз заговорил с ним и спросил: «Доволен ли ты?»
– Доволен, ваше сиятельство, – отвечал он с низким поклоном, – все было мне видно.
В его доме на Фонтанке поставлен в саду был деревянный дом, напоминавший собою «Кусковский дом в уединении», и здесь уединялась нежно любящая друг друга чета.
Бессонов [83] говорит, что в Останкине как хозяйку дома Прасковью Ивановну навещал император Павел, признавая этим «совершившийся факт»; еще больше любил и уважал последнюю за ее высокие душевные качества московский митрополит Платон, светило своего времени. Посоветовавшись с добрым своим другом, митрополитом Платоном, «с апробации и благословения его», граф вступил в законный брак.
Бракосочетание в Москве было торжественное в церкви Симеона Столпника на Поварской 6 ноября 1801 года; свидетелями при бракосочетании были близкие люди: К. Ан. Щербатов, известный археолог А. Ф. Малиновский и синодский канцелярист Н. Н. Бем, домашний графа; со стороны же невесты – друг ее актриса Т. В. Шлыкова, умершая в 1863 году, девяноста лет. Но брак ее долго сохранялся в тайне, и бедная жена одного из первых богачей и знатных людей не смела при всех назвать его своим мужем. В последние годы супруги жили в Петербурге на Фонтанке в собственном доме; спальня Прасковьи Ивановны находилась близ домовой церкви, и последняя была единственным ее утешением. 3 февраля 1803 года у ней родился сын Димитрий, но мать беспрерывно спрашивала о новорожденном, выражала боязнь, чтобы его не похитили; требовала часто к себе и единственно радовалась, заслышав крик его в соседней комнате.
Но дни ее были сочтены, и 23 февраля 1803 года она скончалась. Погребена она в Невской лавре; над могильной ее плитой видна следующая эпитафия:
Храм добродетели душа ея была,
Мир, благочестие и вера в ней жила.
В ней чистая любовь, в ней дружба обитала… и т. д.
Муж заказал портрет лежавшей в гробу графини и надписал девиз покойной: «Наказуя наказа мя, смерти же не предаде мя».
Из спальни граф устроил моленную, или образную, завещав не прикасаться к сей комнате и блюсти ее как святыню; надпись цела посейчас; другая на полу, где скончалась графиня. Вообще весь дом и сад в Петербурге испещрены надписями в ее память и сувенирами: здесь сидела она, здесь проводила приятно время и т. п. На бронзовой доске мраморной тумбы в саду начертано: