Как я собирался отделаться от своих синдикалистских товарищей? Учитывая, что согласно их плану, я должен был проплыть сразу по нескольким европейским портам, а уж там потеряться не составляет больших проблем. Уже там можно будет где-то обосноваться, воспользоваться услугами Лондонского банка, на вкладах которого у меня лежит достаточно резервных средств. Потом можно будет попытаться как-то наладить общение с политическими представительствами России и придумать возможности вернуться домой, избегая тюремного срока.
Мы ехали на автобусе, благо дорога до одного из главнейших северных портов государства была хорошей и даже местами не представляла из себя месиво из грязи, пыли и камней, а была неплохо асфальтирована. Конечно, о комфорте тоже можно было не думать, но местные автобусы были неплохого качества, так что задница не молила о пощаде даже после длительного сидения на деревянных местах, что больше напоминали скамейки где-то в центральных городских парках. Однако даже этот относительный комфорт не мог заглушить тревогу, которая сжимала горло. Каждый километр, приближавший нас к порту, был одновременно шагом к свободе и к возможной гибели.
Я сидел у окна, сжав в кармане фальшивые документы. Бумага была новой, но искусственно состаренной — несколько дней назад их смогли нам принести радикалы, достав их где-то у бывшего писаря, который промышлял подделкой многих документов для тех, у кого хватало денег или способностей правильно угрожать. Теперь фамилия не намекала на старый дворянский род и была одной из того перечня, что встречалась у множества подданных царской короны. Теперь я был не Ермаковым Игорем Олеговичем, дворянином и промышленником, а Соколовым Сергеем Владимировичем, агентом одной из северных лесопромышленных компаний. Достаточно безобидно, чтобы не привлекать лишнего внимания, но и не столь просто, чтобы вызывать подозрения своим внешним видом.
Рядом сидел Семён, что по документам был моим помощником. По нему было видно, что казак сильно напряжён. Рука его вечно дёргалась под полы шинели, где внутри у него был спрятан револьвер. Длинноствольное оружие пришлось бросить, оставив при себе лишь револьверы. Правда, на них можно было не надеяться — если проверка будет тщательной, то мы с большим шансом будем обречены.
Автобус замедлил ход, подкатывая к заставе. Сам контрольно-пропускной пункт представлял из себя бревенчатую будку с несколькими деревянными ежами вокруг, тяжёлым деревянным шлагбаумом и тремя полицейскими в тулупах. Один из них, рыжеусый, с красным обветренным лицом, лениво махнул рукой, сигнализируя водителю остановиться. Двое других, сняв винтовки с плеч, принялись обходить автобус с двух сторон, заглядывая в окна.
Мы могли бы сойти за пассажиров, если бы не детали. Мало того, что у нас была слишком опрятная одежда, слишком прямые спины, выдающие в нас конников, да и багажа было маловато. Обычно люди, которые держат путь в сторону Архангельска, везли с собой лишь потрёпанные вещмешки, в которых лежало лишь самое необходимое — патроны, сухари, фляги, наборы нательного белья.
Рыжеусый полицейский зашёл в салон, шумно стряхивая снег с сапог.
— Документы! — рыкнул по-командирски полицейский.
Он начал с первых рядов, бегло просматривая бумаги. Время от времени он задавал быстрые и почти бессмысленные вопросы. Большинство пассажиров отвечали нехотя, односложно — видимо, для них эта процедура была привычной.
Когда хранитель порядка приблизился к нашему ряду, Семён внезапно наклонился вперёд, якобы поправляя шнуровку на сапоге. Движения его были нарочито медленными, неестественными, и рыжеусый на мгновение задержал взгляд на моём телохранителе, но затем вновь посмотрел на меня.
— Ваши документы.
Я протянул документы, смотря прямо в голубые глаза стража правопорядка. Тот же отвернулся, взяв документы, потом поднял голову, сверяя моё лицо с фотографией.
— Соколов.
— Именно так.
— Лесопромышленный агент значит… — полицейский усмехнулся. — А где ваша контора в Архангельске?
Я почувствовал, что дыхание перехватывает. Эту деталь мы не продумали. Однако, прежде чем я успел что-то ответить, Семён вдруг закашлялся — глухо, с хрипом, будто в груди у него разрывался кусок ржавого железа. Он схватился за горло, его лицо покраснело, и несколько пассажиров невольно отодвинулось.
— Чего это ты? — рыжеусый отодвинулся, закрыл лицо рукавом тулупа.
— Чахотка, ваше благородие, — прошептал Семён, сгибаясь в новом приступе кашля. — Врачи сказали, что северный воздух мне поможет…
Полицейский поспешно вернул мне документы и отступил на шаг, явно боясь заразиться. Он даже не стал проверять бумаги Семёна, лишь махнул рукой, торопясь уйти от больного.
— Ладно, ладно, проезжайте.
Архангельск встретил нас колючим ветром, гулявшим между многочисленных деревянных домов, и запахом смолы, рыбы и угля — город жил крупным портом. Когда-то он родился из необходимости, пока Россия готовилась к войне в Прибалтике, но нужно было вести торговлю. Сначала это был просто деревянный острог, окружённый частоколом, но уже через несколько лет сюда потянулись купцы, поскольку восстанавливали и отстраивали после тяжёлых боёв Ригу. Англичане, голландцы, норвежцы — они везли в страну сукно, металлы, оружие, а обратно увозили пушнину, лес и ворвань. Фактически, он стал запасным «окном в Европу», выступающим хорошим подспорьем для страны во время работы.
Город представлялся узкими улочками, вымощенными брусчаткой, потемневшей от времени и непогоды, вели вниз к воде, где мачты кораблей качались на ледяных водах, напоминая чёрные иглы, воткнутые в серую кожу заледеневшей Северной Двины.
Я шёл, опустив голову, воротник поднят до самых глаз. Вместе с Семёном мы старались не выделяться, не смотреть по сторонам слишком пристально, не ускорять шаг быстрее толпы. Каждый встречный мог оказаться агентом внутренней разведки. Семён шёл рядом со мной, его рука лежала под шинелью, где подмышкой в кобуре лежал револьвер.
Торговые суда стояли у причалов, ощетинившись лебёдками и тросами. Грузчики в рваных тулупах таскали мешки и ящики, их крики сливались с визгом чаек и скрипом канатов. В порту царил неорганизованный хаос, и в этом хаосе можно было затеряться.
Я остановился у края причала, наблюдая за тем, как двое матросов чинят большую рыболовную сеть, перебрасываясь редкими словами. Они говорили на каком-то из скандинавских языков, и это был хороший знак, а буквы на их судне намекали на происхождение из Норвежского Королевства. Здесь их было не столь много, а потому уплыть мы должны были без особенных проблем, поскольку норвежские корабли досматривали не столь часто, как судна из других стран.
— Там. — Семён указал в сторону парохода этих матросов с облупившейся краской на борту. Название, выведенное чёрной краской, едва угадывалось: «Nordlys».
Мы двинулись к нему, стараясь не привлекать к вниманию. Возле трапа, ведущего на борт корабля,