– Да что ты его задерживаешь-то! Ну дай ему свою карточку. Ведь для чего же нибудь ты велел сделать свои карточки на французском языке.
Николай Иванович пожал плечами и подал карточку. Слуга удалился.
– Глаша, знаешь, что я полагаю? – сказал Николай Иванович по уходе слуги. – Я полагаю, что тут какая-нибудь штука. Где же это видано, чтобы в гостинице паспорта не брать в прописку!
– Какая штука?
– А вот какая. Не хотят ли они отжилить наш багаж, наши вещи? Мы уйдем из номера, вещи наши оставим, вернемся, а они нам скажут: да вы у нас в гостинице не прописаны, стало быть, вовсе и не останавливались и никаких ваших вещей у нас нет.
– Да что ты! Выдумаешь тоже…
– Отчего же они паспорт не взяли в прописку? Паспорт в гостиницах прежде всего. Нет, я внизу во что бы ни стало всучу его хозяйке. Паспорт прописан, так всякому спокойнее. Ты сейчас и в полицию жаловаться можешь, и всякая штука…
Глафира Семеновна между тем напилась уже кофею и переодевалась.
– Ты смотри, Глаша, все самое лучшее на себя надевай, – говорил Николай Иванович жене. – Здесь, брат, Париж, здесь первые модницы, первые франтихи, отсюда моды-то к нам идут, так уж надо не ударить в грязь лицом. А то что за радость, за кухарку какую-нибудь примут! Паспорта нашего не взяли, стало быть, не знают, что мы купцы. Да здесь, я думаю, и кухарки-то по последней моде одеты ходят.
– Да ведь мы на выставку сейчас пойдем… Вот ежели бы в театр… – пробовала возразить Глафира Семеновна.
– Так на выставке-то, по всем вероятиям, все как разряжены! Ведь выставка, а не что другое. Нет, уж ты новое шелковое платье надень, бархатное пальто, визитную шляпку, и бриллиантовую брошку, и бриллиантовые браслетки.
– Зачем же это?
– Надевай, тебе говорят, а то за кухарку примут. В модный город, откуда всякие наряды идут, приехали, да вдруг в тряпки одеться! Все лучшее надень. А главное, бриллианты. Да и спокойнее оно будет, ежели бриллианты-то на себе. А то вон видишь, паспорта даже в прописку не взяли, так как тут бриллианты-то в номере оставлять! У тебя бриллиантов с собой больше чем на четыре тысячи.
– Вот разве только из-за этого…
– Надевай, надевай… Я дело говорю.
Через четверть часа Глафира Семеновна оделась.
– Ну, вот так хорошо. Теперь никто не скажет, что кухарка, – сказал Николай Иванович. – Вот и я бриллиантовый перстень на палец надену. Совсем готова?
– Совсем. На выставку поедем?
– Конечно же, прямо на выставку. Как выставка-то по-французски? Как извозчика-то нанимать?
– Алекспозицион [216].
– Алекспозицион, алекспозицион… Ну тронемся…
Николай Иванович и Глафира Семеновна сошли с лестницы. Внизу Николай Иванович опять всячески старался всучить свой паспорт в прописку, обращаясь уже на этот раз к хозяину и хозяйке гостиницы, но те также наотрез отказались взять: «Се n’est pas nécessaire, monsieur» [217].
– Нет, уж ты что ни говори, а тут какая-нибудь штука да есть, что они паспорта от нас не берут! – сказал Николай Иванович жене, выходя из подъезда на улицу, и прибавил: – Нужно держать ухо востро.
XXVI
– Батюшки! Да тут и извозчиков нет. Вот в какую улицу мы заехали, – сказал Николай Иванович жене, когда они вышли из подъезда гостиницы. – Как теперь на выставку-то попасть?
– Язык до Киева доведет, – отвечала храбро Глафира Семеновна.
– Ты по-французски-то тоже одни комнатные слова знаешь или и другие?
– По-французски я и другие слова знаю.
– Да знаешь ли уличные-то слова? Вот мы теперь на улице, так ведь уличные слова понадобятся.
– Еще бы не знать! По-французски нас настоящая француженка учила.
Николай Иванович остановился и сказал:
– Послушай Глаша, может быть, мы на выставку-то вовсе не в ту сторону идем. Мы вышли направо из подъезда, а может быть, надо налево.
– Да ведь мы только до извозчика идем, а уж тот довезет.
– Все-таки лучше спросить. Вон над лавкой красная железная перчатка висит, и у дверей, должно быть, хозяин-перчаточник с трубкой в зубах стоит – его и спроси.
Напротив через узенькую улицу, около дверей в невзрачную перчаточную лавку, стоял в одной жилетке, в гарусных туфлях и в синей ермолке [218] с кисточкой пожилой человек с усами и бакенбардами и курил трубку. Супруги перешли улицу и подошли к нему.
– Пардон, монсье… – обратилась к нему Глафира Семеновна. – Алекспозицион – а друа у а гош? [219]
Француз очень любезно стал объяснять дорогу, сопровождая свои объяснения жестами. Оказалось, что супруги не в ту сторону шли, и пришлось обернуться назад. Вышли на перекресток улиц и опять остановились.
– Кажется, что перчаточник сказал, что направо, – пробормотала Глафира Семеновна.
– Бог его ведает. Я ничего не понял. Стрекотал, как сорока, – отвечали муж. – Спроси.
На углу была посудная лавка. В окнах виднелись стеклянные стаканы, рюмки. На стуле около лавки сидела старуха в красном шерстяном чепце и вязала чулок. Опять расспросы. Старуха показала налево и прибавила:
– C’est bien loin d’ici, madame. Il faut prendre l’omnibus… [220]
Взяли налево, прошли улицу и очутились опять на перекрестке другой улицы. Эта улица была уже многолюдная; сновало множество народа, ехали экипажи, ломовые телеги, запряженные парой, тащились громадные омнибусы, переполненные пестрой публикой, хлопали, как хлопушки, бичи кучеров. Магазины уже блистали большими зеркальными стеклами.
– Rue La Fayette… – прочла надпись на углу Глафира Семеновна и прибавила: – Эта улица зовется рю Лафайет. Я помню, что я что-то читала в одном романе про рю Лафайет. Эта улица мне знакома. Однако надо же взять извозчика. Вон порожний извозчик в белой шляпе и красном жилете едет. Николай Иваныч, крикни его! Мне неловко кричать. Я дама.
– Извозчик! – закричал Николай Иванович.
– Да что ж ты по-русски-то. Надо по-французски.
– Тьфу ты пропасть! Совсем забыл, что здесь по-русски не понимают. Как извозчик-то по-французски?
– Коше.
– Да так ли? Кажется, это ругательное слово? Кажется, коше – свинья.
– Свинья – кошон, а извозчик – коше.
– Вот язык-то… Коше – извозчик, кошон – свинья!.. Долго ли тут перепутаться!
– Да кричи же, Николай Иваныч!
– Эй, коше! Мусье коше!
– Ну вот, пока ты собирался, его уже взяли. Вон какой-то мужчина садится в коляску. Так здесь нельзя… И что это у тебя за рассуждения! Еще едет, еще едет извозчик. Кричи.
– Коше! – крикнул опять Николай Иванович и махнул ему зонтиком, но извозчик сам махнул ему бичом и отвернулся. – Не едет. Должно быть, занят.
Опять перекресток.
– Рю Лаффит… – прочитала Глафира Семеновна и прибавила: – Рю Лаффит мне по роману знакома. Рю Лаффит