Нахожу их. Вставляю в пазы. Жму. Дно выпадает. Датские ассигнации! Пересчитал. Сорок купюр по сто ригсдаллеров. Сколько это по курсу? Минимум пятьдесят кило серебра, а то и сто. Неплохо. Теперь можно жить! На широкую ногу. Пока не укоротили. Шучу. Их ещё поменять суметь надо.
Поднимаю шкатулку осматриваю дно. Письмо! Значит особо ценное. Пытаюсь достать. Поддаётся. Лежало плотно.
Так. Печати нет. Номер «109». Какой-то «Ma Chère Isabelle», «Моей дорогой Изабелле» значит' Может личное? Ну тогда что я теряю? После ригсдаллеров азарт так и прёт.
Вожу по месту приклеивания пальцем смоченным водой. Жду. С некоторыми заминками открываю. Замечаю волосок. Значит всё же был внутри с секретиком. Разворачиваю. На самом конверте ничего. Но внутри листок. На нём….
«Душа моя, Алёшенька! Всё вокруг бурлит. Кольцо сжимается. Сил моих от всей этой кутерьмы нет. Наградили меня бременем Наследницы. Но, изведут. От судьбы не уйдёшь. Как же я люблю тебя. Сбежала бы с тобой хоть за океан. Нет мне здесь без тебя, и Мишеньки нашего, счастья. Береги его. Бог милостив, может хоть ребёнка спасёт. Что делать, на худой случай, ты знаешь. Письмо сожги. Храни вас Господь!»
Подчерк кажется знакомым. Тёткин! Я его на приветственном письме ко мне в Риге видел! Вот же не было печали.
Запаковать? Не отдать? Нет. Не могу я так. Тётка извелась наверно вся. Ценное же для шантажистов письмо. Дело семейное. Отдам завтра. Сниму с неё печали.
Но, как бы с меня потом голову не сняли или в Сибирь не сослали. Много я здесь сделаю без короны то? Остаётся надеется, что у тётки больше нет в наследники никого. Её ребёнок — бастард. Его не признают.
Шум у двери. Стук.
Прячу всё.
— Да!
Кричу по-русски.
Дверь открылась, и Корф усмехнулся.
— Дома, стало быть?
Киваю.
— Дома.
— Отлично. Высочество, нам выдвигаться пора. Санкт-Петербург ждёт. Матушка ждёт.
Что ж, вот я и у финала пути в Россию.
Санкт-Петербург ждёт. Императрица ждёт.
А, уж, как по России блудный дед соскучился. Не передать…
* * *
* * *
Пока пишется продолжение, Сергей Васильев предлагает путешествие в Севастополь 1916. Британская, немецкая и турецкая разведки, революционеры, контрабандисты и наши современники, закинутые в этот замес прямо со съемочной площадки 2023 года. https://author.today/work/450563
Часть вторая
Цесаревич Империи. Глава 9. Пред теткины очи и на златом коне
* * *
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ОКРЕСТНОСТИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА. 1 (12) февраля 1742 года.
Мы ехали в столицу. Ехали со всем шиком. Премьер-майор Николай фон Корф возглавлял процессию на белом коне. Солдаты Копорского пехотного полка охраняли мою тушку, кто на облучках, кто на конях. Кавалеристы Кирасирского Моего Королевского Высочества Герцога Гольштейн-Готторпского полка в сверкающих позолоченной «чешуёй» кирасах осуществляли почётный эскорт.
Было в меру помпезно и местами даже красиво.
Утро началось с обычного, но, необычного. Вновь в дорогу. Но, всё совсем не так, всё совсем иначе. Не просто очередной день бесконечного пути — последний день вояжа. Я постучал по дереву (благо его тут намного больше чем стекла и пластика) — не последний день. Крайний день. Я приеду пред ясны очи, но, впереди меня ждёт вся жизнь, полная таких вот вояжей и прочих поездок. А поезда у меня тут появятся совсем не так скоро, как мне того хотелось бы.
Сборы были недолги… Как голова Корфа исчезла за дверью, я спрятал письмо в один внутренний карман, а датские ассигнации во второй. Шкатулку с письмами закрыл и отправил в свой личный носимый сундучок. Я его от себя не отпускаю теперь даже во сне. Там самое ценное: мои записки, письма, походная касса… И шкатулка вот эта, набитая дорогими письмами и двумя су.
Если кто думает, что в преддверии Санкт-Петербурга у нас были ковровые дорожки, оркестры и цыгане, то тот ошибается. Ждут нас к полудню, а значит и фейерверка не будет.
Крыльцо. Накинул подаренную тёткой соболью шубку. Снег, солнце, люди, кони… Охранявшие меня копорцы тоже при конях, полк пехотный, а эти, стало быть, — драгуны. А вот и шесть кирасиров моего имени полка латами блестят…
Справа от крыльца, переливаясь огнём на солнце, стоит конь. Не так чтоб высокий — в холке на полголовы выше меня. Но, статный с широкой спиной, и… Огненно-соловый! Почти изабелловый. Только хвост и грива темней.
Хороший конь. Вот, реально, хороший. Даже в чём-то завидно мне его хозяину. Конь — не автомобиль. Он живой. У него характер. Своя ярость и своя верность.
— Чей это красавец, Густав? — кивая на коня головой, спрашиваю вышедшего за мной Крамера.
— Ваш.
Нормально так!
— О, как! Тётушка подарила?
— Нет, — удивлённо отвечает мой камер-интендант, — вы же этого Орлика сами в Гродно купили.
Вот те на! Вроде бы пьян не валялся, а не помню такого! Я, правда, тогда болел, был совсем не в себе, но…
— Мой, говоришь? Занятно-занятно. Но, Густав, откуда такая масть?
Крамер удивляется, а потом весело замечает:
— Так копорцы вчера его с золой отмыли.
Антиресна девки пляшут. По четыре штуки в ряд.
— Это он от золы так позолотел?
— Нет, Ваше Высочество, видно его конская жмудинская бабушка с проезжим липицианом согрешила.
Густав полон почтения, но в глазах смеются чертенята.
Понятно, хороша бабушка. А может она и с андалусцем или ахалтекинцем замутила. Крылатые гусары, бывало, заводили южных лошадей.
— Жаль, что он не под седло.
— Ну почему, же, и под седло. Вчера проверяли, — отзывается Крамер.
Ещё интереснее. У каких цыган мои интенданты его купили?
Подходит фон Корф.
— Ваше Королевское Высочество, возки готовы. Через четверть часа можем выезжать.
— Николай Андреевич, а прикажите мне этого коника седлать, — говорю я, — быстрее доедем.
Идея барону крайне не понравилась.
— Петер, никак нельзя. У меня Высочайший приказ доставить в целости и сохранности. Мало ли что. Конь чужой и необъезжен толком. Приедем, передам Ваше Высочество Государыне, катайтесь хоть на Луне с её Высочайшего Дозволения. А так, прошу простить, но — нет.
Чужой значит? Хмурюсь:
— Николай, меня в пути могли сожрать и убить много раз. И вдруг вы