«Теперь делаем так. Я оборачиваюсь в то, что вы называете гарпией, и улетаю. Ты внимательно наблюдаешь за мной до тех пор, пока не потеряешь из виду. Потом закрываешь глаза и на любом языке мыслями просишь Вездесущих о помощи в перемещении в место, в которое я отправлюсь своим ходом. Получится с первого раза – увидишь… Окипету в работе. Поторопись», — договаривала Глаша уже будучи огромной грациозной эринией с тёмными, но всё-таки птичьими крыльями за спиной, а не безобразной гарпией с кожистыми руками-крыльями.
Не успел сообразить, что вообще со мной происходит, на каком языке думать мантру «АУМ» или обращаться к местным Эсхатос, как уже мчался по их милости куда-то к месту чрезвычайного происшествия. Причём, сам никак и ничем не шевелил. Стоял пень-пнём и даже не моргал, а окружавшая ночь, сделавшись прозрачной до самого горизонта, неслась облаками и незнакомым лесным рельефом навстречу.
Сказать, что пребывал в сильнейшем волнении не могу. А вот о том, что весь короткий по времени полёт недоумевал и мало что соображал – соглашусь. Благо, всё быстро закончилось. Точнее, началось.
По прибытии в нужный чорио, Вездесущие замедлили моё перемещение и, толкнув в спину, приземлили на широкой, но короткой улочке с тремя жилыми домишками, окружёнными хозяйственными постройками. Никаких особых ароматов, напоминавших зимовье Чичак с его фазанами, лошадьми и прочими козами с медведями я не уловил, что меня удивило, но времени на осмысление не было: на один из домишек с дымовой трубой беззвучно хлопая крыльями приземлялась Истома.
Оказалось, что я немного обогнал свою домомучительницу, которая на полном трагичности серьёзе играла роль людоедского глашатая.
«Ки-ки-ки-и… Ка-ка-ка-а… Ко-ко-ко-ко-о», — закудахтала вполголоса эриния, а её змеиная причёска разволновалась, задёргалась, пытаясь ринуться врассыпную, но не сумев этого сделать, противно зашипела: «Ш-ш-ш-щ-щ-щь!»
После третьего кудахтанья и «змееголового» шипения, Глаша заглянула в дымовую трубу и затихла в надежде услышать хоть что-нибудь похожее на суету, но тщетно.
Взмахнув чёрными крыльями, она почти грациозно спрыгнула с черепичной крыши вниз и в то же мгновение снова стала боярыней Марфой. Точь-в-точь новгородской посадницей-смутьянкой с белым платком на голове и в багряном опашне до земли.
«Ходь сюда, пересмешник», — всё так же, вполголоса, кликнула меня Истома, и я поспешил на зов.
«У них что, домашних животных нет?» — задал я неуместный вопрос, потому что пребывал в эмоционально-мыслительной заторможенности, почти в прострации, но это, скорее всего, была защитная реакция моего разума, неспособного к быстрому усвоению небывальщины, творящейся со мной здесь и сейчас. А вот после нескольких часов здорового сна… Но продолжим листать книгу памяти.
«Мне нужна твоя “ручная” помощь. Чтобы не ломать дверь и не поднимать ненужный шум. Вдруг ложная тревога. Договорились?» — заявила Марфа-Окипета, она же Глаша-Истома в одном загадочно-криминальном лице.
Пока соображал, о чём она намекает, и когда успел стать взломщиком-медвежатником, Малахитница успела закатать правый рукав моей рубахи. А дальше всё произошло как бы само собой. Я подошёл к входной двери домика, прицелился, примерился, закрыл глаза и просунул руку сквозь деревянную дверь. Потом представил возможные запоры в виде кованых крюков, поперечных брусков и даже наклонных упоров в виде столбов.
Замок оказался с подвохом. Кованый крюк был вставлен в петлю на косяке снизу и подпёрт наклонным деревянным т-образным упором.
«Не могу отпереть. Больно мудрёный запор», — сказал я Глаше и выдернул руку из монолита двери.
Сразу же услышал, как за дверью что-то упало на земляной пол, после чего кованый крюк вывалился из петли и тихонько лязгнул.
«Странно. И ладно. Стой настороже и оба уха востро. Я за пациентами. Старшие на мне. Младшие на тебе», — заявила бандарша и распахнула скрипучую дверь.
«Какие ещё младшие?.. Детишки?.. И куда их тащить?» — спрашивал я себя, пока Глаша шуршала в кромешной темноте, и сам себе отвечал: «Ребятня. Старшему три цикла. Младшей нет ещё и половины одного. Тащить никуда не надо. Возьми их на руки и думай о конце костяной тропы».
Когда Малахитница в образе боярыни Марфы безо всяких усилий выволокла на улицу пару взрослых тел, завёрнутых в одеяла, я понял, что пробил мой час спасателя.
«Вперёд, Катаносец. Вперёд», — приказал себе, впервые обозвав почти по-гречески «Понимающим», а не Головастиком, и, стараясь не слушать взмахи крыльев взлетавшей Окипеты, шагнул в домишко…
Теперь вы Катаносцы
— Ты вставать-то сегодня будешь?.. Медвежонок, весна на пороге, — пристала ко мне Амбистома, прервав много обещавшие воспоминания на самом ответственном месте.
— Что с пациентами? С малышами всё в порядке? — выскочил я из-под одеяла и набросился на глашатаю, будто не сам оттягивал пробуждение.
— На карантине все. А ты как думал? Спасибо, что с этими… С доставкой помог. Только я не поняла, каким образом ты всё время меня обгонял? Вездесущие так быстро не доставляют. Или я чего-то не знаю? — покосилась на меня Истома, но вместо подозрения изобразила на лице лукавую улыбку.
— Диагноз поставили? Что Марта сказала? Холера настоящая, или что-то похожее? — продолжил я допрос, но тщетно.
— Пока не пообедаешь – никаких разговоров о болезнях, — получил ультиматум от радушной хозяйки, приготовившей варёную оленину, стопку лепёшек и полюбившийся мне травяной чай.
Кое-как справившись с чересчур сытным обедом, я сам отказался от подробностей из карантина. Только коротко поблагодарил Истому за обед и пожурил её за отказ составить мне компанию. Собрался уже сбежать за новостями в сторону лагеря людоеда, но не успел: сам попал в ощип. На допрос с пристрастием от «дочери змеиного царя».
— Погодь, погодь, умник. Поведай тётке-рептилии о восстановлении памяти, о скоростных аномалиях, о прочих талантах, коим даже я объяснений не нахожу. Кто ты, медвежонок? Что помнишь о своём мире, о цели командировки в нашу Тмиму Сиг-Кроузи?
Пришлось сосредотачиваться, собираться с мыслями, что после непривычно густого и почему-то тёмного, зато ароматного бульона с нежнейшими кусочками мяса было почти невозможно.
Я взял овсяную лепёшку, налил в керамическую кружку травяного чая, отхлебнул и начал… Вернее, собрался… Нет, не рассказывать, а вспоминать, рассуждать и обдумывать вслух всё, что случилось прошедшей ночью. Что успел вспомнить о приключениях на Тейе, когда вдруг «заболел» амнезией непонятного происхождения. Что