Я совсем заблудился в этих коридорах, переходах и лестницах. И главное – коты! Вот я чувствую, что их полно в театре. Почему я не остался в гостинице?
Я проскользнул в одну из дверей и попал в осветительскую. Провода кругом, как змеи; софиты пока выключены, людей нет. Я забрался на бортик балкона и вдруг с высоты увидел зрительный зал. Огромный, в бархате и золоте. Тёмный притихший зал похож на таинственную подземную пещеру. И в одном углу сияет огонь: это оркестровая яма, у музыкантов включены лампочки на пультах.
Звучит увертюра. Всё-таки осветительский балкон – лучшее место для слушателя! Тут прекрасно всё видно – и сцену, и оркестр; и слышно всё вместе, а не отдельные инструменты. И очень хорошо видно, как дирижёр руководит оркестром: будто держит в руках невидимые ниточки, и по его движению вступают то валторны, то скрипки все вместе, то Костя ударит в свои тарелки.
Я его сейчас хорошо вижу: группа ударников прямо подо мной, так интересно смотреть! Музыкантов трое: один на литаврах – стоит и следит за своими огромными котлами-литаврами, будто варит волшебное зелье. Другой на ксилофоне – палочки так и мелькают! А Костя отвечает за тарелку, большой барабан и всякие мелкие инструменты: он там будто фокусник-иллюзионист.
Я заслушался и потерял бдительность: вспыхнул софит, и я чуть не свалился со своего места. Пришёл осветитель – хорошо, меня не заметили!
В общем, я быстро сбежал обратно в оркестровую комнату, затаился в Костином рюкзаке и, кажется, заснул. Потом слышал сквозь сон, как приходили люди, разговаривали, смеялись, настраивали свои инструменты; а я всё спал.
Под конец мне приснился огромный рыжий кот. Он играл на контрабасе, а я сидел на конце смычка, подъезжал то ближе, то дальше и не мог оторвать глаз от кошачьих огромных усов.
Ужасный сон, хуже не придумаешь!
Соло тарелки
Когда я проснулся, в комнате никого не было. Я вылез из рюкзака и увидел: на диванчике спит Костя. По радио шла трансляция из зала: спектакль уже шёл вовсю.
Я тихонько куснул Костю за палец.
– Все в порядке, – пробормотал он. – У меня ещё восемьсот тактов паузы. А потом всего раз в тарелку ударить…
Ну ладно, паузы так паузы. Бедняга не выспался ночью, ходил со мной на море… Я побродил по комнате, поискал съестного, нашёл только противный кофе и жестяную банку: возможно, в ней лежит сахар, но закрыто плотно, не достать.
Тем временем Костя сел на диванчике, потянулся, зевнул.
– Надо же, я как будто выключился. Спасибо, что разбудил. А то мог бы всё на свете проспать.
Он не спеша сделал себе кофе, осторожно выпил его, зашнуровал концертные ботинки и взял свои палочки.
Подошёл к двери и дёрнул за ручку.
– Что за чёрт!
Подёргал ещё раз.
Дверь была заперта.
Костя повертел в руках телефон – бесполезно, телефоны в оркестровой яме запрещены. А что делать? Стучать в дверь кулаками, звать людей… Нет, никто не слышит.
Костя чуть не плакал.
– Как они могли? Закрыть и не заметить, что я здесь! Как?!. Что же делать?
Что делать, что делать. Ясно, что. Хорошо, у него есть я. Мышь не человек, мышь умеет проходить под закрытой дверью.
Щель была совсем узкая, но и я не толстяк, кое-как протиснулся. И помчался в яму.
Скорее, нужно успеть! Найти Роджера, подобраться тихонько и объяснить ему про ключ. Бегом!
Я помчался со всех лап, не разбирая дороги. И тут прямо перед собой увидел огромные усы и рыжую лапу с кривыми когтями. О ужас!
Я стрелой летел по коридорам неизвестно куда; кот за мной. Мне хватило бы узенькой щели, но щелей нигде не было. Я на лестницу – он за мной. Я опрокинул его миску с водой и спрятался за какой-то ящик; он просунул туда лапу. Но мне некогда выжидать: надо попасть в оркестровую яму! А если эта зверюга меня схватит – кто поможет Косте выбраться из комнаты? И кто потом сыграет соло на тарелке!
Я мчался дальше, совершенно потеряв голову. Я уже не понимал, куда я бегу – лишь бы спастись от этого зверя. Наконец, увидел знакомую чуть приоткрытую дверь – и кинулся туда; кот за мной. Но тут на него тихо топнули ботинком.
– А ну, кыш! – сказали сердитым шёпотом и закрыли дверь.
Я вздохнул с облегчением. И сейчас же опять замер от ужаса.
Я узнал место: меня занесло на осветительский балкон. Это тупик. Как мне выйти отсюда?!. И потом, даже если мне каким-то чудом это удастся – бежать до оркестровой ямы, добраться до Роджера, всё ему объяснить, чтобы он нашёл ключ и выпустил Костю… На это уйдёт целая жизнь.
А соло тарелки должно случиться через несколько тактов. И оно не случится. Если только…
Нет, так не пойдёт. Мы так не договаривались. И вообще, это невозможно!
Совсем невозможно и бессмысленно, – говорил я про себя. Но в голове всё громче звучал голос моего друга Кости: «Ты разве что можешь прыгнуть на барабан с большой высоты».
Во-первых, очень высоко. И я попаду отсюда не в тарелку, а в публику, в первый ряд. Прямо в причёску вон той даме. И её визг заглушит всё на свете; но он не заменит соло тарелки.
Во-вторых, это глупо. Я понимаю, что это будет последний мой прыжок. Очень высоко. Я просто разобьюсь, и это будет нелепо и бессмысленно.
В-третьих… В-третьих, у меня был прадедушка Магеллан.
Я стою на бортике осветительского балкона. Мне совершенно наплевать, заметят меня люди или нет. Я смотрю вниз, в оркестровую яму. И вижу маленький блестящий круг тарелки. Посередине торчит винт. Если я попаду на винт – нормального звука не получится. А если я попаду мимо тарелки, то звука не будет вообще. Просто уборщики вечером выметут из ямы дохлую мышь.
Нет, это не дело. У меня мама есть. Она меня любит! И сестра Памина, выдающаяся мышь-балерина, и брат Тамино, выдающийся искатель приключений… Я бы поклялся никогда не грызть нот, никогда не пробовать пармезана, только бы оказаться сейчас рядом со своими, в нашем тёплом доме.
Нужный момент приближался. И надо было решить. Прямо сейчас.
Я решил – нет. Нечего строить из себя героя. Я не прадедушка, я