С самого начала вся семья была против моих походов, ведь несколько наших знакомых погибли от отравления. Но голодный паёк радовал только Пам, так что делать было нечего. К тому же я точно знал, где искать еду – под личным шкафом Кости, возле самой щели. Он заворачивает её в неприятный полиэтиленовый пакет – но теперь это к лучшему, туда не проникает запах едкой отравы. Я задерживаю дыхание, как могу, потом забегаю в тёмную оркестровую в своей разбойничьей повязке. Хватаю добычу, прячу её в рюкзак и мчусь домой через вентиляционную шахту. Через несколько минут можно уже снять повязку и вдохнуть по-человечески. Ну, по-мышиному то есть.
Мама даёт мне грызть измельчённые стебельки какой-то пахучей травы, запасённой с лета, и я отделываюсь лёгким головокружением.
А в это время всё наше семейство разворачивает пакет: печенье, корочки хлеба… И что-то маленькое, отдельно упакованное в обёрточную бумагу. «Тео лично в зубы», – написано на ней. Любая мышь догадается, что здесь, даже не разворачивая: бывает же такой сорт, твёрдый, светло-жёлтый, пахнущий солнцем и зелёной травой, с лёгкой горечью уходящего лета! Вот же Костя, какой он внимательный. Давно я не пробовал настоящего пармезана.
«Только не думай, что я буду кормить всю вашу братию, – говорил мне он. – Ещё чего, я не сумасшедший! Вас прикормишь, а потом вы сгрызёте мне начисто войлочные палочки. Мне дела нет до вашего семейства; а вот ты – другое дело, ты мой друг. Однако на многое не рассчитывай».
Я и не рассчитываю, однако Костя высокого мнения о моей личной прожорливости, и его подарка хватает на всю мою семью. Мама даже относит немного соседям.
– Мы должны помогать друг другу, – говорит мама. – Мышь – очень маленькое животное, против человека она никто. Да и человеку в одиночку трудно…
Потом она спрашивает меня, что написано на обёрточной бумаге. Никто в нашей семье не умеет читать, кроме бабушки – но она стала плохо видеть, поэтому прочесть буквы могу только я.
«Тео лично в зубы», – читаю я.
– Ты всё врёшь, – ворчит братец Том. – Так и я могу сказать всё, что мне угодно!
– Как тебе не стыдно, Тамино, – мама качает головой. – Тео сейчас единственный добытчик, а ты!..
– Ну и что, – говорит Тамино. – Между прочим, я хоть сейчас могу сбегать в пекарню.
– Не смей даже говорить об этом! – у мамы бледнеют уши.
Когда-то наш папа бегал в эту пекарню через дорогу, и каждое воскресенье мы завтракали крошками от рогаликов. Но однажды он не вернулся. Мама говорит – «он решил отправиться в путешествие», но мы-то уже большие и знаем, что из этого путешествия нет обратного пути. С тех пор мама и слышать не хочет о рогаликах.
– Слышишь, Тамино? Даже не думай! Мыши не должны бегать через дорогу, не смей носа высовывать из театра!
Тем временем я обнюхиваю бумагу: ужасно хочется вонзить зубы в жёлтый кубик сыра.
Но мы решаем оставить его про запас.
На следующий день я опять выхожу на охоту, но опаздываю. Передо мной поработала влажной тряпкой уборщица, и запах отравы уже не такой сильный – но и никаких подарков под шкафом я не нахожу.
Возвращаться с пустым рюкзаком гораздо тяжелее, чем с полным. Будто я обманщик. На меня все надеются, а я…
Значит, нас ждёт ещё один голодный день. Возможно, придётся открыть мой подарочный сыр и разделить на всех…
Но всё оказывается ещё хуже.
Мама лежит с головной болью, бабушка с дедушкой давно уже не встают. В комнате и пахнет той самой летней лекарственной травой – похоже, это вся наша еда на сегодня.
– Ты не видел Тома? Он пошёл тебя встречать, – говорит мне Пам.
– Меня?..
Ну конечно, этот мальчишка решил поиграть в героя!
Где мне его теперь искать? Неужели он и вправду решил найти еду за пределами театра?
– Просто вы разминулись, – говорит Пам. – Он сейчас вернётся. Не переживай, выпей лучше чаю, я сейчас сделаю.
Она пытается ухаживать за мной, как большая, – но всё же моя сестра-балерина не создана для домашнего хозяйства; и мы с ней вместе собираем осколки чайника и вытираем лужу на полу.
Мама даже не повернула головы. Плохой знак.
– Тео, это ты? – спрашивает наконец она. – А где Том?
– Он сейчас придёт, – хором говорим мы, и у меня тут же сводит живот. Не пойму: от голода или от страха.
Ведь я прекрасно понимаю, кто сейчас пойдёт искать этого героя. Встаю, но от слабости тут же сажусь на хвост.
Нет, так дело не пойдёт.
– Тео! Те-о! – шепчет Пам, и я открываю глаза.
Неужели я потерял сознание? К тому же, у меня начались галлюцинации – я чувствую запах сыра, так отчётливо, будто он у самого моего… Ой, он и правда перед моим носом!
– Съешь кусочек, – говорит Пам. – Съешь и пойдём.
– Куда пойдём, дурочка! Ты останешься с мамой и дедушкой, поняла? Посмотри, ты одна тут ещё на ногах!
Я хочу откусить совсем чуть-чуть, но отхватываю чуть не полкуска и глотаю не жуя. Даже вкуса не почувствовал – но теперь не до пармезана. Надеваю мокрую повязку и решительно отправляюсь на поиски брата.
Мышеловка
Легко сказать – на поиски. А куда идти? Унюхать след Тома я не могу: кажется, мамины травы отбили у меня все обонятельные способности. К тому же, весь театр воняет ядом – не так сильно, как неделю назад, но особенно не принюхаешься.
Всё же не думаю, что он пошёл в пекарню. Мама не будет есть рогалики даже под страхом голодной смерти. Наверное, он где-то в театре.
Я решил обследовать весь театр, от подвала до чердака. Но, видимо, довольно скоро нанюхался всякой дряни и совершенно потерял все ориентиры в пространстве.
Голова кружится, лапы заплетаются, иду, как лунатик, сам не зная куда. Понимаю только одно: надо идти. Кажется, я интуитивно забирался всё выше и выше, к воздуху на крыше. В какой-то момент оказалось, что