– Спасибо, я не хочу.
Сыр и сыр, ну и что. Не так-то интересно.
– Представляешь, какой я бутерброд нашел! Сыр с сыром!
– Где нашёл? – спрашиваю я из вежливости.
– В оркестровой комнате.
– Ты научился ходить в оркестровую?
– Ха! А ты думал, один такой смелый!
…Да, если честно, я так думал.
– Не хочешь – не надо, – обиженно говорит Том и нарочно погромче чавкает своим сыром.
– Ой! Тут что-то… Бумага какая-то!
– Ну-ка, дай сюда!
Между кусками сыра лежит записка. Точно, это мне! Разворачиваю промасленный листок и читаю:
«Тео, приходи вечером после спектакля к нам! Есть дело.
Твой друг Костя».
Какое у него может быть дело?
– Значит, этот бутерброд был сделан специально для тебя? – догадался Том.
– Выходит, так. Дай отщипнуть, что ли!
Неужели Костя что-то придумал?!.
Я долго жду окончания спектакля. Как они долго в этот раз! И потом ещё поклоны, аплодисменты – никак не уйдут со сцены! Когда же опустят занавес!
И потом, в оркестровой, артисты никак не расходятся: долго обсуждают, как певец ошибся в тексте, а оркестр подхватил, и никто ничего не заметил; какой быстрый темп был в финале, какое было соло гобоя… Что им, домой не хочется, что ли?
Наконец я слышу голос Кости:
– Тео! Выходи, не бойся!
Я сразу же запрыгиваю на стол, и – о ужас! – вижу огромную руку с рыжими волосками. Это не Костя! Поднимаю глаза – точно, косматые брови и рыжая борода, это он! Пират!
– Не бойся, – повторяет Костя. – Это Роджер, мой друг.
Даже имя пиратское!
– Он из Голландии. Он играет на контрабасе.
– Привет, Тео, – говорит Роджер хриплым пиратским басом и протягивает мне толстый палец с мозолью на подушечке, это от струн. Я пожимаю его.
– Я узнал, ты хочешь смотреть море, – Роджер говорит по-русски, но очень неправильно. – Я думаю, как тебе помогать. Возможно, я могу провозить тебя в мой инструмент. Мой контрабас, ты там.
– Где-где?!.
– Внутри! Ты внутри мой контрабас!
– А его… инструмент разве не просвечивают на таможне? В этой… специальной рамке?
– Просвечи-ва-ют, да-да, но не совсем… не совсем понимательно. Там люди не как я, или Костья, или разный другой музыкант. Не понимают, как надо контрабасу быть правильно. Инструмент есть совсем сложный! Люди не знают, что внутри где, какая деталь. Я уже это так знаю! Я много уже был провозивший внутри инструмент! – и он хохочет басом.
И правда – пират. Контрабасист-контрабандист!
– Иногда бывает отдельный билет для контрабас! Он летит на самолёте, как пассажир, ему отдельно есть место. И отдельно есть обед, как для пассажир тоже. Тогда два обеда – оба мне!
Тут смеёмся мы все.
Но в этот раз, объясняют мне Костя и Роджер, они сдают инструменты в багаж. Контрабас помещают в специальный металлический кофр, огромный, как несгораемый шкаф. Снаружи жёсткий, а внутри бархатный, чтобы контрабасу было уютно, чтобы он не чувствовал тряски…
– Турбулентности, – сказал я.
Роджер посмотрел на меня… как на мышь. На морскую мышь, есть такой моллюск.
– И что, – спрашивает Костя, – Тео там будет сидеть весь полёт, как в гробу?
– Тео не такой, кто будет испугаться? – то ли утверждает, то ли спрашивает Роджер.
Конечно, не такой. Чего мне – посидеть в темноте! Ну, внутри контрабаса… ну, несколько часов. Но ведь я буду знать, что потом – море…
– Но вижу одна проблема, – говорит Роджер. – Имею сам… что-то испугаться. Воздух для Тео достаточно хватит? Кофр будет совсем закрытый, воздух там не пойдёт внутри. Мышь может умирать. Весь умирать, когда воздух не хватит.
– Хватит! – говорю я уверенно.
Чего там, целый контрабас воздуха!
– Не имею себе так уверенности. Надо считать, сколько бывает воздух тебе внутри, когда ты много-много дышаешь…
– Ну, давайте проведём эксперимент, – предлагаю я. – Можете запереть меня в вашем контрабасе хоть на всю ночь!
– О да, – хмыкает Роджер. – Запереть на всю ночь, и если плохой случай – утром я открываю мой инструмент и вижу один без-ды-ханный мышь. Правильно слово так? Бездыханный, который теперь не живой уже.
…Да, мне такая перспектива тоже не нравится.
– Ладно, Тео, мы что-нибудь придумаем, – обнадёживает меня Костя.
Они придумали через два дня.
– Смотри, я принёс тебе что-то! – сказал Роджер. – Ты знаешь такое слово, да?
Какой-то металлический баллончик… Написано «Oxi». Кислород!
– Да! Это кислород, тебе дышательный запас. И это надевать на твоё лицо, давай, сейчас попробуй!
Маска! Я понял, на что это похоже. На акваланг!
– С этой штукой я смогу нырять в море?!.
– Для начала нырять в контрабас!
Внутри контрабаса
До аэропорта я доехал в кармане у Кости.
– Главное, не волнуйся, – повторил он раз сто.
Я понял, что он сам волнуется больше меня. Я-то что, я спокоен! Только хвост почему-то дрожит и уши мёрзнут.
Роджер заслонил меня своей широкой спиной от чужих глаз и от камеры аэропорта. Раскрыл огромный кофр с контрабасом внутри.
Я надел свой акваланг и на шнурке опустился внутрь контрабаса, через эфу.
Эфа – резонаторное отверстие контрабаса, в виде буквы f. Я сижу в темноте, только две буквы f светятся, как окошки. Контрабас изнутри просторный, как дворец. Посередине – колонна. Она называется душка – такая палочка, стоит враспор между деками контрабаса, поэтому он такой выпуклый.
Пыли по углам в этом дворце! Как бы не расчихаться!
– Порядок? – спросил Роджер, и в ответ я дёрнул шнурок условным знаком.
Свет погас, щёлкнули замки кофра. Я оказался в полной темноте, и кофр куда-то повезли. Внизу у него колёса, потому что таскать такую громадную штуку на руках не под силу даже великану Роджеру.
Ну и транспорт у меня! Настоящий гроб на колёсиках.
Меня куда-то грузят, куда-то везут… Я даже не понимаю, в самолёте я уже или нет.
Наконец я слышу рёв двигателей и понимаю: мы выруливаем на взлётную полосу.
Время тянется бесконечно. Я думаю о Фрэзи Грант. Вот она бежит по волнам, бежит на свой остров… а потом? Куда она бежит? Какой смысл бежать, если неизвестно, куда бежишь? А куда бегу я? Маленькая мышь с аквалангом внутри контрабаса посреди бесконечного неба.
И тут у меня в голове зазвучала мелодия. Откуда она? Не могу вспомнить, кажется, раньше такую не слышал. Она тоже бежит, бежит куда-то, не касаясь земли. Неужели я сам её сочинил, прямо сейчас?!.
Я думал о музыке, самолётах, книгах и, конечно, о море.