– Я – за ту, что говорит по-английски, – сказала Пел. – В отеле пригодится.
Было бы хорошо, если бы она нас немножко понимала, эта новая папина жена. Было бы замечательно, если б она хотя бы Пел понимала. Еще лучше – если б она умела показывать фокусы и могла в мгновение ока подменить мертвого кролика живым. И пусть позаботится о том, чтобы Либби больше не приходилось заботиться о нас. Не приходилось больше быть за маму, ведь за нее теперь будет та, другая. Новая. А Брик? Брик считает себя больной на голову, но это у нее из интернета. Она утверждает, что слышит голоса, ну так в отеле такое не редкость. Все мы разные, и свои тараканы у каждого. Это одинаковым людям таблетки нужно прописывать. Для Брик было бы лучше всего, если бы у новой жены тоже были какие-нибудь отклонения, чтобы она вытворяла что-нибудь, чего мы не понимаем. Все время нас удивляла. Мы дети непростые, все четверо. Хорошо бы найти женщину, которая будет целовать папу каждый раз, когда тот захочет глотнуть пива или затянуться сигаретой. Которая поможет ему поправиться, лучше всяких докторов. Чтобы его сердце было не мышцей, которая качает кровь, а голосом, который поет. Важно, чтоб она не одевалась по-дурацки, – старые хиппи нам ни к чему. Нам нужна настоящая женщина. Должна ли она помогать папе с отелем или пусть лучше работает где-нибудь в другом месте? Это вопрос. Папа, конечно, мог бы жениться и на богачке. Может, так было бы лучше всего. Но своих детей у нее не должно быть. Брр, я их уже ненавижу. У нас в школе учится парочка таких богачей. На футбол новой жене каждый раз ездить необязательно, ей может быть не до того, но иногда пусть приходит. Когда матч очень важный, а тем более когда идет дождь и на трибунах никого. Пусть мокнет там, под дождем. И чтобы не умирала сразу же.
Можно подумать, у меня на следующей неделе день рождения, и я составляю список подарков, но день рождения у меня в ноябре, и я еще даже не решил, хочу ли, чтобы папа опять женился. [Щелк.]
Только что сбегал на пляж. Пел опять отправилась бродить там в одиночестве. Я увидел ее у линии прибоя. Внезапно из моря что-то вылезло и поползло к ней. Уже почти стемнело, но видно было довольно отчетливо. Здоровенная такая штука. Я помчался к сестре. Пел склонилась над волнами, у ее ног лежал серый тюлень. Она вынимала из пластикового пакета одну рыбину за другой и скармливала ему. Рыба была мороженая, но тюленя это не смущало. Ну вот, рыбная кража раскрыта. Вор пойман с поличным. Вместе с соучастником. Пел нашептывала тюленю что-то ласковое и гладила его. Из-за шума прибоя слов было не разобрать, но они точно были ласковые. Она его даже поцеловала. Очень мило. Но рыба все-таки была наша.
– Так это ты воришка! – сказал я.
Пел не испугалась – видно, совершенно не чувствовала себя виноватой.
– Я отдаю ее Лену, – объяснила она. – Он лучше всех на свете.
– Это я вижу, – сказал я, – вот только жаль, что ты раздаешь всю нашу рыбу до субботнего праздника.
– Что, нельзя и мне хоть раз в жизни влюбиться? – рассердилась Пел. – Как Либби – в Феликса, Брик – в Акелея, ты – в Изабель, а папа – в ту англичанку!
– Я не влюбился, – сказал я.
– Да ладно, я же вас видела в спортзале!
– Тогда я был Брик.
Пел скормила Лену еще одну рыбину.
– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, – заявила она.
– Но то, что попало к нему в желудок, подать гостям мы уже не сможем, – сказал я.
– Это не страшно. Знаешь, что страшно?
– И что же?
– Что рыба вся кончилась.
Ее нижняя губа задрожала. Этого я не выношу. Я хочу, чтобы она смеялась. И несла всякую чушь. До ста лет!
– И теперь, – всхлипнула она, – теперь Лен, наверное, меня бросит!
И заплакала навзрыд. На полную катушку. Слезы полились потоком. Уровень Мирового океана повышается не из-за тающих ледников, нет, это все Пел.
Я обнял ее.
– Ты же хотела несчастную любовь, – сказал я.
Она завыла еще сильнее:
– Это совсем не так приятно, как я думала!
Я немного поразмыслил.
– Может, у нас еще рыбные палочки найдутся.
Сестра приободрилась.
– И фрикадельки! И сосиски!
Она вырвалась из моих объятий и чмокнула Лена в голову.
– Ленчик, я скоро вернусь. Обещаю. С гамбургерами.
Пел спросила, можно ли пригласить Лена на праздник. Чтобы он посмотрел, как я стану мисс Северное море. Ему будет очень интересно, ведь он в этом море живет.
Лен взглянул на меня и подмигнул.
Боюсь я животных с человеческими глазами! Особенно человекообразных обезьян и буйволов. Как будто это люди, которые на карнавал нарядились в звериный костюм, а когда пробила полночь, молния внезапно исчезла, и вылезти им не удалось. А уж если они начинают подмигивать – вообще жуть.
– Уйди, пожалуйста, – попросил я его.
Лен кивнул, повернулся и пополз в море. Мой зять.
Когда я укладывал Пел спать, она попросила рассказать ей сказку про Русалочку.
– Не дурацкую мультяшную, а настоящую!
Я согласился, и Пел долго слушала не перебивая. Такое бывает редко. Она лежала и думала, и я знал, о чем: она переделывала сказку под себя. Она хочет стать русалочкой. [Щелк.]
Неужели это говорит мой сын?
24 мая, пятница
Сегодня мы навещали папу. Вчетвером. Поехала даже Брик. А что ей оставалось делать? Не могли же мы сказать, что она уже несколько дней не встает с постели из-за несчастной любви, когда во вчерашней газете красуется ее фотография, где она жонглирует мячом. А ту газету мы хотели папе показать.
Признаваться в том, что эта Брик – на самом деле я, мне пока не хотелось. Расскажу как-нибудь потом, когда мы уже забудем, как папа лежал в больнице.
Он сидел на кровати, в обычной одежде. К его груди тянулся всего один проводок. Мы спросили, как он себя чувствует, и он ответил:
– Вы правда хотите знать?
Мы закивали.
– Я чувствую себя потрясающе! Словно заново родился! Мне хочется пробежать марафон, проехать Тур де Франс, пойти работать в цирк.
– Вместе с больничными клоунами, – вставил я.
– Одно мне не дает покоя. Домой меня отпустят только на следующей неделе. Не хочу здесь больше оставаться. Хочу быть с